И ее первая радость, и как она прислушивалась к своему новому, неведомому состоянию, и как сказала Арсению. И то, как он отреагировал на это известие, и то, что было потом…
«Но ведь тогда все было совершенно иначе! — говорила она себе, содрогаясь от тех воспоминаний. — Арсений боялся себя связать, говорил, что нет денег, что жизнь еще не устоялась… Да и так ли уж он любил меня? При чем здесь Юра, как можно сравнивать!»
Все это было верно. И все-таки, в глубине души, она понимала причину своей нерешительности. Если бы, сказав Юре о ребенке, она хоть на мгновение заметила в его глазах испуг или услышала бы хоть одно слово сомнения — чем она объяснила бы это? Отсутствием денег, неустоявшимся бытом?..
И она так и не смогла сказать… А теперь, после смерти Сергея, ему было ни до чего; и она снова молчала.
Но это молчание убивало ее, мучило — ведь никто не знает, никто, и как ей справиться со всем этим одной! Правда, знает Оксана…
И, почувствовав, что нет больше сил держать все это в себе, Лиза поехала к ней.
Всю дорогу до Ксениного дома Лиза думала только о том, что делает сейчас Юра. Когда она уезжала, он сидел за столом в кабинете и смотрел в окно на далекий синий лес за рекой.
— Я возьму твою машину? — спросила Лиза.
— Возьми, — ответил он, даже не поинтересовавшись, куда она едет.
Но его равнодушие вызывало в ней сейчас не обиду, а чувство полного, безысходного отчаяния…
— Что делать, Ксеня, что же делать?
Лиза сидела за столом на Оксаниной кухне, и слезы неостановимо катились по ее лицу.
— Если бы он только на меня не обращал внимания! — объясняла она, всхлипывая. — Но ведь он и на себя внимания не обращает — как мертвый, если бы ты видела! Глаза пустые, почернел весь — сердце разрывается смотреть, и сделать ничего нельзя…
— Может, время пройдет — и все? — осторожно заметила Оксана.
— Время-то пройдет, — возразила Лиза. — Но что после останется? Он говорит: я его все равно что своими руками убил, после этого жить незачем…
Сочувствие читалось на Оксанином подвижном личике. Сочувствие и настоящее страдание от того, что ей нечем утешить подругу…
— А тут еще — ребенок! — вздрагивая плечами, сказала Лиза. — Ты не представляешь, Ксень, — я ведь даже о ребенке почти не думаю, а как бы хотелось…
— А он-то что — тоже не думает? — ухватилась за ее слова Оксана.
— Да ведь я и не говорила ему! — в отчаянии воскликнула Лиза. — Сразу не сказала, боялась, что он не обрадуется, а сейчас — разве ему до этого?
Глаза Оксаны, и без того круглые, стали похожи на блюдечки.
— Ты что — правду это говоришь? — протянула она, словно не веря своим ушам. — Как же это — не сказала?
— Да так. — Лиза испуганно посмотрела на нее. — А почему ты…
— Вот ведь дура какая, прости меня Господи! — воскликнула Оксана. — Так чего ж ты плачешь, на что ж ты жалуешься?! Если дура — мозги ведь никто не вставит! — Она никак не могла успокоиться. — Лиз, ну чем ты подумала, а?
Лиза всегда знала, что Ксеня, с ее трезвым, до расчетливости ясным умом, не склонна улавливать полутона и нюансы человеческих чувств. Вот и сейчас — ну что она может сказать?
— А до чего ж ему, по-твоему? — снова спросила Оксана. — До работы, до выпивки, до постели или до чего? Сама же ж говоришь — ни до чего! У него такой друг погиб, а ты не хочешь сказать, что сына ему родишь? Не об-ра-адуется! — смешно передразнила она. |