— Что — Сережа? — быстро спросил он.

— Он тоже сказал… тогда: не оставляй его!..

Горло у нее перехватило: те страшные минуты вспомнились так ясно, как будто и времени совсем не прошло… Она увидела, что Юра опустил голову.

— Но что же теперь, Юрочка, что же?.. — тихо спросила она.

Он поднял глаза, и она увидела, что в них, сквозь страдание мучительной памяти, светится и новое чувство: чувство будущего…

День этот кончился совсем незаметно — просто скрылось за лесом золотое солнце, сумерки сгустились вместе с речным туманом.

— Пойдем-ка в дом, — сказал Юра. — Надышалась свежим воздухом? А то простудишься еще…

Светильник, похожий на перламутровую раковину, волнами рассеивал свет. Серебрились Юрины виски, таинственные искорки вспыхивали в глубине его глаз…

Он обнял Лизу на пороге спальни, и вдруг, впервые за все это бесконечное время, она почувствовала, как учащается его дыхание, жаром наливаются руки. Его губы искали ее губ, щеки его пылали от желания.

— Но как же теперь, Лизонька? — прошептал он.

— Что — как же? — шепнула она.

— Наверное, ведь нельзя… Это плохо для него?

Лиза приникла к нему, целуя его руки, скользящие по ее груди в последнем усилии сдержаться.

— Можно, Юра…

— Если осторожно, да? — тихо засмеялся он. — Я осторожно… — это вырвалось у него уже едва различимо, сквозь неудержимо страстный поцелуй.

Едва ли ему это удастся — осторожно! — промелькнуло в ее сознании, когда они уже лежали рядом. Но он и правда был осторожен, хотя она понять не могла, как сочетаются в нем осторожность и безудержность. Его прикосновения горячили ее, и он тоже вздрагивал, трепетал от каждого движения ее рук, губ…

— Еще, — просил он счастливым стоном. — Еще, милая, как я соскучился по тебе!..

Казалось, он жадно впитывает ее ласки, как иссохшаяся земля, и они даже нужнее ему, чем последние содрогания, — он готов был длить их бесконечно…

Как давно он не спал так глубоко и безмятежно, думала Лиза, когда они уже погасили свет и только луна освещала Юрино проясненное лицо, его смеженные ресницы. Она готова была смотреть на него бесконечно, но усталость одолевала ее, клонила голову к подушке, и, словно опускаясь на чьи-то огромные крылья, Лиза прильнула к Юриному плечу.

— Юра, а что сейчас с этим Звонницким? — наконец решилась она спросить.

Они сидели утром за завтраком, ветер шевелил кружевные шторы в маленькой гостиной.

— А что с ним — да ничего, — ответил Юра, и Лиза снова увидела стальные лезвия его глаз. — Подколзев сидит и не выйдет, за ним много всякого — Дума дала разрешение, исключительный случай! А Звонницкому что же? Пришел, принес заявление об уходе.

— И ты просто взял и подписал?

— А что я должен был делать? Он глаз не поднимал, а я смотреть на него не мог. Потом, уже выходя: извините, Юрий Владимирович… Сволочь!

Он помолчал, прищурившись.

— Ты знаешь, я ведь даже понимаю — точнее, представляю, — как он впутался в это. Его-то лично я почти не знал, но круг, из которого он вышел, знал хорошо. Это люди, подверженные идее — даже не какой-то конкретной, а идее как таковой. Системные люди, и поэтому несвободные. Хотя очень квалифицированные — программисты, физики, инженеры, кого там только не было!

— Так ты поэтому с ними расстался? — догадалась Лиза.