Мне вспомнились слова мистера Уэзеролла, произнесенные незадолго до моего отъезда.

– Если ты его найдешь, сделай одолжение, не привози его сюда.

– Это еще почему? – удивилась я.

– По двум причинам. Во-первых, здесь наше укрытие и я не хочу, чтобы его стены поганило присутствие мерзавца, который продает свои услуги тем, кто заплатит подороже.

– А вторая причина?

Мистер Уэзеролл заерзал на месте и стал почесывать свою культю. У него это вошло в привычку.

– Вторая причина… Я тут много думал про нашего мистера Раддока. Можно сказать, даже больше, чем следует. Я вправе обвинять его в этом. – Мистер Уэзеролл указал на культю. – И конечно, я никогда не забуду, что он пытался убить тебя и Жюли.

Я откашлялась, набираясь смелости, а потом задала ему вопрос, давно занимавший меня:

– Мистер Уэзеролл, а у вас с моей мамой что-то было?

Он улыбнулся и постучал себя по носу:

– Юная Элиза, пора бы знать, что джентльмен никогда не распространяется о подобных вещах.

Но он был прав. Когда-то Раддок напал на нас с мамой. Сейчас я намеревалась спасти этого бывшего ассасина от виселицы, поскольку мне нужно было кое-что у него узнать. А что потом? Отомщу ему за далекое и недавнее прошлое?

К виселице, куда волокли Раддока (он продолжал кричать о своей невиновности), хаотично брели несколько женщин. Силуэт петли чернел на фоне серого зимнего неба.

– А им что понадобилось? – спросила я Бернара.

– Эти женщины, мадемуазель, бесплодны. Есть поверье: прикосновение к руке осужденного на смерть помогает забеременеть. Вот они и надеются.

– Суеверный вы человек, Бернар.

– Это не суеверие, мадемуазель. Я знаю о таких случаях.

И чем только набита его голова? Как Бернар и подобные ему до сих пор остаются во власти средневековых предрассудков?

– Мадемуазель, вы ведь собирались спасти месье Моулза? – спросил он.

– Потому я здесь.

– Тогда вам лучше поторопиться. Они уже начали.

Что? Я стремительно повернулась в седле, увидев, как один из ремесленников выбил табуретку из-под ног осужденного. Раддок упал и закачался в петле.

Я выругалась и понеслась к виселице, пригибаясь в седле. Следом тянулся шлейф моих волос.

Раддок дергался и извивался всем телом.

– Но! – торопила я коня. – Быстрей, Царапка!

Я мчалась к виселице. Раддок, болтающийся на веревке, отчаянно сучил ногами.

За несколько ярдов от виселицы я бросила поводья и выпрямилась. Меч я перекинула из правой руки в левую, прижала лезвие к телу, после чего резко выбросила правую руку вбок. Сама я тоже накренилась вправо, причем достаточно низко, что было небезопасно.

Ноги повешенного дернулись в последний раз.

Взмахнув мечом, я перерезала веревку, подхватив правой рукой бьющееся в судорогах тело Раддока. Спасенного висельника я закинула на круп своего жеребца, моля Бога, чтобы конь выдержал дополнительный груз.

«Ты уж поднатужься, Царапка», – мысленно просила я коня.

Увы, ноша для моего славного друга оказалась чрезмерной. Ноги его подкосились, и мы втроем шумно грохнулись на землю.

Через секунду я снова была на ногах, сжимая меч. Из небольшой толпы зрителей вышел мужчина и двинулся в мою сторону. Он был разъярен. Еще бы, ведь я лишила его такого развлечения! Резко повернувшись, я ударила недовольного ногой, отбросив назад, в толпу односельчан. Моей целью было не столько побить его, сколько напугать.