И что же? Когда он появился на пороге их замка, они вначале даже не заметили этого. Он был на вид совсем обыкновенный человек, к тому же болезненный, небольшого роста. Но они ощутили еще больший страх и сами не знали отчего. Когда он взглянул на них своими голубыми глазами, они не смогли выдержать этот ясный, умный взгляд. Но что сделалось с ними, когда он взял в руки свою восьмиструнную скрипку и провел по ней смычком! Они заметались, они взвились на лету, толкая друг друга. Большие тролли вылетели через двери замка, средние – сквозь окна, самые маленькие провалились сквозь щели. А король троллей громко завыл, стукнулся головой о широкий купол, который с шумом раздался. И король улетел неизвестно куда…

А замок рухнул, и вместо него было построено уютное человеческое жилище, где Эдвард Григ продолжал сочинять свою музыку.

Так были побеждены тролли. Но они могли прислать Пуговичника, снабдив его громадной ложкой. Она была еще страшней, чем ее хозяин. Извиваясь в его руках, она указывала ему направление. Он мог пропустить свою жертву, но ложка еще издали намечала ее.

– Но ведь он не придет, не правда ли? – в тревоге спрашивала Атта.

– Думаю, что не придет, – отвечал Григ. – Во всяком случае, защитники у меня найдутся!

Глава одиннадцатая

Летнее утро началось празднично. Это был день рождения Эдварда Грига. Шестьдесят четыре года исполнилось ему в этот день, и он вышел из дому, проснувшись раньше всех, как обычно в последние годы. Увы, спутника юных и зрелых лет, брата Джона, не было с ним. Шесть лет назад он умер. Он сам ушел из жизни, которая так красиво и радостно открывалась перед ним. Эдвард Григ был потрясен этой загадкой.

…Как приблизилось теперь детство и как ясно все вспоминается: и бег на лыжах в школу, и беседы с матерью, и Скала тролля, и первое знакомство с музыкой. Джон так уверенно водил смычком по своей виолончели и так быстро научился играть!

Ах, как прекрасен был Джон и какие силы кипели в нем! Отчего это так бывает, что все богатство души не может проявиться и сам человек увядает, гибнет?

Как грустно думать об этом в радостный июньский день!

…Да, день совершенно такой же, как и тот, когда выздоровевший бычок крестьянки Ганны Гуум немым толчком в бок поздравил семилетнего Эдварда, а старый, безмолвный тролль впервые заговорил с ним на своей скале.

Уже с утра тепло, день обещает быть солнечным. Пятнадцатое июня не такое время, чтобы природа хмурилась. Все, напротив, цветет и улыбается, и, как всегда в день рождения Эдварда Грига, природа принимает участие в празднике.

Не подозревая, что ему осталось жить неполных три месяца, он чувствовал себя в это утро довольно хорошо. Одно время он тосковал о прошедших дорогих годах, и среди его последних фортепианных пьес попадались грустные названия: «Тоска», «Мимо», «Кончено». Разумеется, и музыка соответствовала этим названиям. Ему полюбился образ улетающей птицы – чайки или лебедя – и часто слышался ее прощальный клич. Жизнь шла диминуэндо – слабея и затихая, как он когда то предсказывал себе, и он только старался, чтобы это убывание жизни было красивым, то есть спокойным.

Но несколько лет назад с ним произошла странная перемена, и вместо лебединой песни, полной грусти и прощания с землей, он услыхал иной клич, звучащий только в молодости.

Ему удалось написать девятнадцать фортепианных пьес, удивительно свежих и бодрых. Он назвал их народными крестьянскими танцами.