…Он носит незастегнутую крылатку и большую черную шляпу. В руках у него зонтик. Так он уходит на прогулку. Бывает, что он возвращается только вечером – с таким большим букетом цветов, что издали его самого можно принять за движущийся куст.

Он останавливается с Нильсеном, с крестьянами и рыбаками и подолгу говорит с ними. Он помнит все события их жизни, все знаменательные дни, имена их детей и внуков. Хоть жителям Трольдхаугена известно, кто он, известно, что он объездил всю Европу и короли разных стран слушали его, никто из этих крестьян не чувствует стеснения. Он часто играет для них, а они слушают так внимательно, словно учатся.

У него бывает много народу: часто приезжают из других городов. Когда маленькая Атта познакомилась с ним и стала бывать у него в доме, ей удавалось подслушать немало разговоров, не всегда понятных, но интересных. Иногда казалось, что к нему приходят люди из враждебной страны и требуют того, чего не позволяет ему совесть.

Таков был один из гостей, который долго в чем то убеждал Грига.

– Это сразу придаст вам блеск, завершит вашу старость… – говорил гость.

– Да, но как  завершит?.. – ответил Григ и насмешливо покачал головой. – Неужели вы могли подумать, – сказал он, – что я соглашусь написать коронационную кантату? В жизни не писал ничего подобного! Я на это не способен!

Тогда гость сослался на кого то другого, который написал все что нужно и удостоился похвалы короля.

– Нет, знаете ли, меня такие вещи совсем не вдохновляют, – ответил Григ.

И довольно скоро, хотя и вежливо, выпроводил гостя.

В другой раз приезжал музыкант из России, красивый и веселый человек. Он чудесно играл на рояле. Атта запомнила его имя: Александр Зилоти.

Это был друг, а не посланец враждебного лагеря. Они много говорили о Чайковском и о Листе, и можно было догадаться, что Лист и Чайковский им обоим дороги и что этих людей уже нет на свете.

Зилоти настойчиво приглашал Грига в Россию и напоминал ему, что он сам хотел приехать.

– Ведь вы давно к нам собирались, что ж теперь удерживает вас? – спрашивал Зилоти.

И Григ отвечал:

– Друг мой, у вас теперь война, и нет семьи, где не оплакивали бы убитых или пропавших без вести. Нет дома, где не поселилось бы горе. Как же вы можете устраивать зрелища и концерты да еще приглашать иностранных артистов? Не понимаю, не могу понять.

– Но ведь жизнь не остановилась… И потом, ведь вы сами говорите, что музыка может служить опорой и утешением для людей!

– Бог мой, если бы я мог просто заходить в каждый дом, где меня ждут! Но концерты, билеты, афиши… В такое время – и собираются в больших залах, слушают, развлекаются! Нет, мой друг, тут мне нечего делать!

– Странно, – сказал, помолчав, Зилоти, – как это вы, художник, до такой степени погруженный в свое искусство, все время примешиваете к нему политику!

– Она сама вмешивается в мою жизнь! – отвечал Григ.

И, когда гость стал возражать – его объяснение было длинно и непонятно для Атты, – Григ ответил:

– Прежде всего надо быть человеком. Все лучшее в жизни исходит только от человека!

Однажды Атта спросила его, отчего он часто протягивает вперед руки.

– А! Ты это заметила? Ты все замечаешь! – сказал он. – Видишь ли, дитя, я ловлю солнечные лучи и собираю их на зиму. Да да! Эти лучи я превращаю в музыку, а музыка, как известно, не боится ни туч, ни туманов. Когда настанет осень и у тебя не будет солнца, ты придешь ко мне, и я тебе сыграю, вот ты и получишь несколько солнечных лучей.

Наступила осень, и Атта пришла послушать музыку. И, чем больше он играл, тем меньше она верила, что перед ней старый человек. Скорее, он был ее ровесник: он верил в то же, что и она.