После урока, когда Эдвард уходит в сад, Гезина еще сидит некоторое время у фортепиано. Она видит, как от спинки большого кресла, стоящего у стены, отделяется человеческая фигура. Это дедушка Эдварда, в честь которого он получил свое имя. Пока длился урок, старый Эдвард Хагеруп сидел неподвижно в кресле и читал своего любимого писателя Вольтера. Теперь кресло ожило, и дедушка заговорил:

– И это урок музыки? В первый раз вижу такой урок музыки! Ведь твоя обязанность – выучить ребенка играть на фортепиано! А ты сидишь и выслушиваешь разный поэтический вздор!

– Раз поэтический – значит, не вздор! – отвечает Гезина.

– Но всему свое время! На досуге можете развлекаться. Но у тебя урок! Значит, надо провести его разумно!

– Урок прошел с пользой: Эдвард усвоил его.

– Вздор! Опять вздор! Музыка – искусство точное. Как математика.

– Все искусства точные.

– Да. Но музыка наиболее организованное из всех искусств. Ты хорошо делаешь, что заставляешь его записывать ноты, это ему пригодится. Но импровизации и в особенности эти ваши бредни о братьях, сестрах и так далее – все это совершенно лишнее!

– Ноты – это только обозначения звуков, – возражает Гезина, – а звуки диктуются чувством и воображением.

– Не мое дело, я не вмешиваюсь… Все это шотландские предки! Мечтатели!

– Норвежцы также умеют мечтать, папа!

Сухонький дед в своем коричневом сюртуке замолкает и опять становится невидимым в темном кресле. Но через несколько минут оттуда раздается возглас:

– Ты, значит, думаешь, что он будет композитором?

– О, я уверена в этом!

– Но не материнское ли это самообольщение?

– Я ведь не только мать, но и музыкант немного!

– Гм! Эта история с Карсом и его семейкой – знаешь, она довольно занятна!

Снова наступает молчание. Вдруг дед отделяется от кресла и выпаливает:

– Так это же превосходно! Надо помочь мальчику, чтобы это не заглохло!

Гезина спокойно отвечает:

– Вот я и помогаю насколько могу!

Глава четвертая

…По утрам Эдварда будит жалобный стон гаги, морской птицы, розовой, с черными крыльями. Она сидит на кровати у него в ногах и выщипывает из своей белой груди пух, чтобы свить тут же гнездо. Вот глупая! Грудка у нее вся в крови, оттого она и стонет.

Гага – это первая причина, из за которой опаздываешь к завтраку.

…По дороге в школу, особенно осенью и весной, когда лыжи оставлены дома, успеваешь многое обдумать. Дорога длинна. Семья круглый год живет за городом, в дачной местности, а школа – в Бергене. Но, к сожалению, самая длинная дорога приходит к концу. Школа – это неизбежность.

Раньше, когда в школе учились старшие дети, все происходило иначе. Школы, собственно говоря, не было. Просто по понедельникам и четвергам к девяти часам утра в дом консула Грига приходил учитель и с ним ватага учеников. Они усаживались в гостиной, которая заменяла классную комнату. В перерывах между уроками ученики выбегали в сад, и маленький Эдвард бегал и играл вместе с ними.

В остальные дни недели «школа» приходила к соседям, и Эдвард увязывался за братом, хотя сам еще не учился. И в четыре года он уже умел читать.

Подумать только – ходил в школу добровольно, раньше времени! И с каким удовольствием! Но в том году, когда ему исполнилось восемь лет, открылась большая школа в Бергене. Там был зал для игр, просторные классы и много учителей. И сразу стало хуже.

Зимой вставали при свечах. За завтраком хотелось спать, а Джон, одетый, с лыжами в руках, стоял над головой и пугал: «Опоздаем – увидишь, что будет!»

…Люди на лыжах похожи на больших птиц.