– Вы понятия не имеете, о чем говорите.

– Молчать! – приказала Калейя. – Можешь потом рассказать князю свою унылую биографию, но только после того, как мы заключим сделку.

– Калейя, – произнес Аларик, и на мгновение она улыбнулась, а ему показалось, что ничего еще не потеряно. Все-таки это случилось – она была свободна. – Я не знаю, что с тобой случилось, сестра. Но мне жаль, что я тогда не смог тебя спасти. Я боролся за тебя десять лет.

– А я знаю. Аларик, давай, позволь наложить на тебя оковы.

– Калейя, ты что, не понимаешь? Я…

– Я. Знаю.

Кольцо пламени внезапно сузилось, обступая его вплотную.

– Подставляй руки.

– Разве для тебя ничего не значит, что я отдал за тебя все? Отдал свою жизнь – десятикратно, Калейя.

– Восьмикратно, – холодно поправила она. – Один раз ты меня обманул и один раз отказался. Я много раз просила, чтобы ты не продавал себя. Но тогда я даже представить не могла, какую цену за тебя придется заплатить.

И наконец… наконец он понял. Это понимание словно выбило землю у него из-под ног, и только кольцо пламени не дало ему упасть.

– Ты! – выдохнул он. – Ты и есть мой хозяин, тот, кто требует с меня долг. И всегда им была, с самого первого дня.

Похищение было инсценировкой.

– Калейя, почему?

– Ты еще спрашиваешь? – Ее самообладание впервые дало брешь, похоже, вопрос ее задел. – Я была лучшей ученицей. Я сражалась лучше всех. Лучший ребенок своего отца. Рожденная первой.

– Верно. Именно такой ты и была.

– Но ты, Аларик, ты был его сыном. Ты унаследовал бы все. А я – ничего. – Она издала негромкий возглас, который мог выражать и отвращение, и отчаяние. Затем она хлопнула в ладоши. – Я как следует постаралась наложить на него оковы. Избейте его. Ничего другого ему не нужно.

Появились гвардейцы с дубинами, мечами и с пикой. Из-за огненной завесы на Аларика посыпались удары, и они продолжались, даже когда он уже не мог прикрывать от них голову.

Но все это почти ничего не значило.

В какой-то момент он потерял сознание, но это не принесло ему утешительного чувства, что все кончилось.

Вместо этого пришло чувство, что он скоро очнется снова. В цепях.

И проведет в них всю жизнь.