Ашмарин схватился за голову и навзничь упал в лодку. Ганюшкин тоже был ранен, голова его скрылась за бортом, и лодка пошла круто поперек течения. Федор Никанорович вошел по колено в воду и, положив дуло своего пистолета на согнутую в локте левую руку, выстрел за выстрелом опорожнил обойму.
В наступившей тишине был слышен только стук удаляющейся лодки Ганюшкина.
И смутно темнея на воде, плыл на восток распластанный причудливый силуэт.
Федор Никанорович прошел вдоль берега и наклонился над полузатопленной лодкой, в которой лежал Ашмарин.
– Юра, помогите, – сказал он, не поднимая головы.
Ашмарина уложил на песок рядом с Афанасием Петровичем. Звук моторной лодки стал едва слышен, потом затих совсем.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
И ПОСЛЕДНЯЯ
Было в рассказе Юрия Васильевича нечто такое, после чего Козлов не мог уснуть целую ночь. Конечно, его не могли тронуть ни трагичность ситуации, ни таинственный туман, окружавший действия. За свою долгую жизнь Козлов по роду службы сталкивался со многими трагедиями, а таинственность почти всегда оказывалась кажущейся. Видимо, в рассказе Юрия Васильевича был какой‑то другой фокус: все рассказанное им виделось Козловым со странной яркостью. Что‑то было в Юрии Васильевиче, в самом Юрии Васильевиче. Вот почему Козлов, едва пробудившись ото сна, поспешил в институт.
Юрий Васильевич, казалось, ждал его. В комнате с прозрачным потолком был теперь установлен лабораторный стол на колесиках, весь уставленный какими‑то приборами. Прямо посредине стола под стеклянным колпаком‑колоколом стояла страмяая конструкция из металла и пластмассы.
– Доброе утро, – сказал Козлов. – Я, пэнижзеге ли, не выдержал…
Юрий Васильевич посмотрел на часы.
– Да, да, – сказал он. – Тут выдержать мудрено. Это свалилось на меня, как гора…
– Не падайте духом, Юрий Васильевич! А вы, кажется, хотели что‑то проверить? Это ваша аппаратура? – Козлов показал ж лабораторный стол.
– Да, но не вся…– медленно проговорил Юрий Васильевич.
Козлов недоверчиво посмотрел на него.
– Я ожидал, – сказал он, – увидеть хотя бы небольшую электронно‑счетную машину, антенну…
– Вы не ошиблись, все есть… Одну минуточку, товарищ Козлов, сейчас все будет ясно.
Взошло солнце, и поперек стола лег радужной полосой солнечный спектр.
Юрий Васильевич внимательно посмотрел на прибор с большой круглой шкалой. Раздался легкий щелчок, стрелка прибора отклонилась до конца шкалы, мотнулась раз, другой и упала. Над прибором появился и растаял серый дымок. Юрий Васильевич взглянул на часы и удовлетворенно кивнул.
– Все верно, – оказал он.
Козлов осторожно подошел к столу, прикоснулся к круглому прибору и отдернул руку.
– Горячий, – оказал он.
– Вы только осторожней, ‑сказал Юрий Васильевич. – Пока я в полосе спектра, осторожней!
– С чем осторожней? Вот с этим? – спросил Козлов, указывая на прибор.
– Нет, со мной, – тихо вкавал Юрий Васильевич, и Козлов увиден, что полоса спектра пересекает лицо и руки Юрия Васильевича.
– Я понимаю, – сказал Козлов. – Вы проверяли, способны ли вы вызвать, даже страшно сказать…
– Дальше, дальше, продолжайте, пожалуйста…
– Вы хотели узнать, способны ли вызвать вспышку солнечной энергии в этой комнате. Так, Юрий Васильевич?
Дейнека кивнул.
– И это, я вижу, удалось вам?
– Да, в каких‑то пределах… Разве увеличительное стекло, скажем, двояковыпуклая линза, не осуществляет изменение в концентрации солнечной энергии? Ласковый неяркий осенний или даже зимний солнечный луч, собираясь в фокусе линзы, жжет способен не только расплавить, но и испарить металл. |