Служба в бригаде, Кавказ, и тот первый бой в горах. Старлейские погоны, Сирия, последний патрульный выход, горящий БТР, удар, огненный всполох, боль, темнота, всё…

И вот всё это, каким то образом перемешивается уже с другими яркими образами, словно бы в каком то гигантском калейдоскопе.

Большой двух этажный дом помещичьей усадьбы с высоким каменным крыльцом на входе. Мама в длинном платье и в кружевном платке на плечах. Слева от неё стоит моя сестра Анна, по правую руку уже совсем взрослый брат Павел, а сам я стою чуть впереди всех, смешно пританцовывая на месте от нетерпения. К нам правит коляску наш кучер Савелий в большой чёрной картузной шапке на широкой бородатой голове. Вот из неё, неловко выбравшись, ковыляет к нам, сильно припадая на левую ногу высокий и худощавый, уже довольно немолодой мужчина в военном камзоле и при шпаге.

– Ну что же ты стоишь Лёшенька, иди к батюшке, он ведь к нам вернулся с войны!

Болезнь и смерть мамы, отчаянье, чёрная тоска и горячая детская обида на весь этот жестокий окружающий мир, оставивший совсем маленького мальчика один на один со всеми его страхами, обидами и трудностями без защиты самого близкого и дорогого человека на свете.

Образ матери потихоньку тускнеет и заслоняется в сознании новыми образами. Вот противный учитель француз Мишель шипит на непоседливого мальчишку, которому ну никак не даются эти проклятые языки.

Проказы с дворовыми мальчишками из усадьбы и деревеньки, порки лозой и гнев сурового батюшки: – Лучше до смерти тебя засеку неслуха, чем ты потом будешь нашу фамилию позорить!

Довольный вид Павла. Он и сам никогда не упускал случая дать подзатыльник своему младшему брату, да и жена его как раз ему под стать, та ещё мегера Ольга.

А вот дядька Матвей – мой воспитатель и единственный человек кому я был по настоящему не безразличен в этом мире. Он пожилой отставной солдат, без рода и без семьи, возится со мной как со своим родным сыном, мается мной сердешный. Где бы я не был, в драке ли с дворовыми крестьянскими мальчишками, в ночном ли на выпасе коней, на ловле ли рыбы бреднем в местной речке Малиновке, везде он ходит за мной по пятам словно тень. Его весёлые и добрые глаза, спокойный и уверенный голос, крепкие, всегда готовые к помощи руки постоянно присутствуют во всех моих видениях.

– Ляксей Петрович, вам рану лучше подорожником приложить, вот так вота как я. – Плюнул, чуток размял его пальцами, чтобы из листа немного соку вышло, и прижал потом к болячке посильнее, глядишь, а юшка то и перестанет тогда течь. – Подорожник – это первое дело при таких вот царапинах. – А если при больших ранах в бою, то лучше бы чтобы перетянуть руку или ногу повыше, а не то ведь и помереть недолго, коли юшки слишком много из того телесного пробою выбежит. Помню, вот при Кунерсдорфе, значится, дело было, когда пруссаки уже думали, что нас разбили совсем, а фельдмаршал то Пётр Семёнович Салтыков как скомандовал нам тогда эдак грозно – Всем русским в штыки! Вперёд братцы за матушку императрицу Елизавету Петровну! Ну, мы и дали тогда там этой немчуре! Однако сколько побитых то тогда было, а ранетых то сколько, эээх! Мне вот самому там штыком Фридриховый гренадёр это плечо пробил, я уж думал всё, отвоевался теперяча совсем. Однако же выкарабкался как то вот. Но юшки, конечно, много тогда потерял, занедужил потом и ослаб сильно. Это уже после того меня в команду особых стрелков определили, как раз под начало вашего батюшки.