Там, куда мы теперь направлялись, раньше стояли плавучие доки, которым требовались глубокие заводи. Когда доки уплыли к морю, речной залив отделили от Темзы и стали потихонечку осушать, очищать, укреплять сваями, используя, как естественный котлован для строительства. Из этой вот сырости, подобно грибам, один за другим потянулись к небу монолитные колоссы. Часть залива, сохранили, чтобы рукотворное чудо могло любоваться собой, как в зеркале.

Парившие над заливом гиганты, казалось, светились внутренним светом даже в пасмурный день. Пятидесятиэтажные небоскребы и, стоящие рядом двенадцатиэтажные «малыши» выглядели, как интеллигентные родители и послушная детвора. А изящный купол дебаркадера надземной станции «Канарские верфи», среди «айсбергов» Докланда, напоминал синюю бабочку с красной каймой. В теснинах головокружительных колоннад, между стеклянными скалами, среди водопадов и клумб с изумительными цветами (в феврале) одна мысль не давала покоя: того, что построено, что заложено в котлованах и даже намечено для последующего строительства в этой излучине, – катастрофически мало, чтобы заполнить неоглядный пустырь. Хорошего всегда мало.

По мосткам вдоль кромки воды цепочки людей (здесь было несколько групп) гурьбой возвращались к автобусам. Небо по-прежнему хмурилось, но дождь перестал. По воде пробежала рябь. Кто-то крикнул: «Смотрите! Здесь – рыба!» В глубине показалось что-то гладкое продолговатое. Оно двигалось, увеличивалось в размерах и, точно, раскручиваясь, поднималось из глубины. Очертания были неясными, а размеры – чудовищными. Кто-то выкрикнул: «Look! Submarine!» – «Смотрите! Подводная лодка!» Потом все увидели два больших глаза, смотревшие из-под воды. Люди вскрикнули: «Alien!» (пришелец) – в секунду их сдуло на берег. Я застыл на мостках: мне все равно было не угнаться за всеми. Остановившись поодаль, люди взывали, требуя, чтобы я уходил, а потом ахнули и пуще прежнего зашумели: «Serpent! Look, serpent!» – «Глядите! Змея!» Тем временем из воды высунулась голова величиной – с бычью, на длинной шее – этакий плезиозавр-недотепа, перепутавший время и место. Из разверстого зева слышался не то рев, не то ржание. Длинный язык вырывался из пасти и «пламенел» непосредственно перед моими глазами. «Ты меня достал! – закричал я и ухватившись за красный отросток, затопал по доскам ногами. – Тоже мне, Неси нашелся! Вон из воды!» Чудовище заревело:

– Ты фам финофат! Ты фотел, фтобы я это фделал!

А ты не усердствуй!

Как только я разжал пальцы, голова на все утончавшейся шее взметнулась выше крыш небоскребов, издав там последнее ржание, закачалась и ухнула в омут. Огромное тело перевернулось вверх брюхом, обнажив не то лапы, не то плавники, и быстро ушло в глубину. Оттуда выскочил мячик, и скоро поверхность воды покрылась мячами, как пузырями. С другой стороны незамеченный вылез пушистый комочек и, отряхнувшись, «почесал», во весь дух, впереди нашей группы к автобусу.

– Что это было? – спросила соседка.

Кошмар.

Снова Гринвич?

А мы почти не отъехали. Топчемся тут по-соседству.

Мы покинули «Канарские верфи», слева остались Башенный Мост, серо-желтые стены Тауэра. У моста «Черных Монахов» наш экипаж скатился на Набережную Виктории и понесся в сторону центра. Темза здесь шире Москвы-реки (возле Кремля), но уже Невы (против «Смольного»). На нашем (северном) берегу Лондон карабкался на холмы, но мы не могли его видеть за подступавшими к набережной домами. На другом берегу стояла шеренга «невнятных» сооружений, самыми заметными из которых были: «Лондонский Глаз» (почти заштрихованное дождем гигантское колесо обозрения) и новый центр английской полиции – Скотленд Ярд (веселенькое желто-зеленое здание с выпученными от смеха глазищами окон).