Этот префект был низким и малодушным человечишкой.

Он ползал на брюхе перед Камберлендом и был готов на любое унижение ради того, чтобы выжить и удержаться на своем посту.

– Будь осторожен, – предупредил Алек Харрисона. – Я не хочу чтобы твоя гибель оказалась на моей совести. У меня и так грехов хоть отбавляй.

– А я хочу предостеречь вас, сэр. Мне кажется, среди нас есть шпион, – добавил он и рассказал полковнику об излишней активности Армстронга. – Его весьма интересуют ваши перемещения.

Алек кивнул – это сообщение его ничуть не удивило. Он дал Харрисону номер своего банковского счета. В Инвернессе получить деньги было легко, потому что присутствие англичан в Шотландии теперь стало постоянным. Они были вездесущи. Он не сомневался в том, что Харрисон сможет нанять корабль, потому что деньги были убедительным аргументом для каждого, в том числе и для капитана любого судна, и могли склонить его к соучастию в их деле.

Алек заметил, что Харрисон, покидая его, выглядел почти счастливым. Возможно, его вдохновляла мысль снова увидеть мисс Фултон? Или просто ему хотелось оказаться подальше от форта Уильям?

Что же до его собственного счастья, то оно представлялось ему почти несбыточным. Он запутался, в паутине обмана. То, что он был Йеном, позволяло ему пользоваться доверием и близостью Лейтис и проводить время в ее обществе. И все же он должен был следить за каждым своим словом, чтобы случайно себя не выдать.

Ему не следовало позволять себе любить Лейтис. Теперь он не мог забыть время, проведенное с ней, в ее объятиях. Он вспоминал каждую минуту – ее радостное удивление, ее восторг. Он сам испытал восторг, потому что впервые для него любовь, страсть и нежность оказались слитыми воедино.

Через несколько недель она уедет, а где будет в это время он? Останется в роли преданного властям полковника? Эта мысль была ему ненавистна и отвратительна, но еще ужаснее казалось ему будущее без Лейтис.

Дональд предпочел не заметить улыбки лейтенанта Армстронга, да и сама улыбка показалась ему неестественной и фальшивой. Будто тот считал своим долгом выказывать приветливость, чтобы не обижать низших по званию.

Хотя Дональд был всего лишь сержантом, он тем не менее мог распознать, когда ему морочат голову. Он держал поднос в одной руке, а другой пытался открыть дверь кухни.

В лейтенантах есть нечто неприятное. Они воображают себя птицами высокого полета и считают, что имеют право бездельничать, не утруждая себя работой. А полковник не считал зазорным чистить свои сапоги, если это было необходимо, или подмести пол в своей комнате.

Но лейтенанты полны сознания собственной значимости до такой степени, что это выглядит комичным. Они выступают по двору форта, как петухи, выпятив грудь, в своих безукоризненно вычищенных мундирах и белых перчатках на руках, никогда не знавших и дня черной работы. Даже Каслтон, вполне приличный офицер, иногда впадал в свойственное лейтенантам настроение и воротил нос от любой работы. Но еще несколько месяцев под началом полковника должны были изменить взгляды этих молодых людей на жизнь.

Однако Дональд подозревал, что Армстронг был из тех, кто ни при каких обстоятельствах не станет утруждать себя, а попытается спихнуть любое дело на другого. Поэтому Дональд иногда скалился в ответ лейтенанту, как бешеная собака, стараясь не выказывать недружелюбия, но проходил мимо него не задерживаясь.

Армстронг последовал за ним и вышел из дымной кухни. Это было признаком того, что он чего-то хочет от Дональда. Ординарец сделал вид, что ничего не замечает, и стал пересекать двор форта.

– Сержант!

Можно было легко притвориться, что он не расслышат оклик лейтенанта, но Дональд не хотел неприятностей. Солдаты снова маршировали. Не для того, чтобы научиться ходить строем, подумал Дональд, они уже овладели этой наукой.