Народ разъезжается…

…Без вас, без работы, без друзей, с ощущением долга перед редакцией, по которому я не в состоянии платить, чувствую себя запертым в мышеловке. Захлопнутым.

… И растет во мне чувство, что между нами лежат не только тысячи километров, но и десятки, сотни лет, что я отстал от людей, попал в другую эпоху и никакими самолетами это расстояние не перекроешь. Как у отца: “Все прошло. Лишь горят пожарища, слышны грохоты взрывов вдали. Все ушли от Гайдара товарищи. Дальше, дальше вперед ушли…”

…Ругаю себя сам и за то, что так поверил редакции, и за то, что впервые поддался на удочку майямской пропаганды».

Что значит – «попал в другую эпоху»?

Вот что. Он уехал из своей страны на пике Оттепели (1954–1962). Я пишу это слово с большой буквы – как название короткой, но важной, имевшей отдаленные последствия эпоха (сравним – Реставрация во Франции и проч.).

Главным ее двигателем стал доклад первого секретаря ЦК КПСС Хрущева на XX съезде партии в 1956 году. Открылись самые настоящие, как в страшных сказках про Людоеда или Синюю Бороду, злодейства Сталина.

– …Будет оглашен документ ЦК КПСС. Обсуждению не подлежит!

И по всей нашей студенческой массе прокатился недовольный шумок: «У-у-у-у…»

…Только через несколько лет я поняла, что это и стало чертой нового, послесталинского времени – при Сталине скорей всего никто не решился бы обнаружить своего недовольства.

Я вошла в аудиторию одним человеком – а через три с лишним часа вышла другим. В глубинах моего сознания пылала такая фраза: «Никогда!.. Никогда больше я не пойду за идеей, которая требует миллионов убитых!..»

Весь дружеский круг Тимура Гайдара, шире – вся московская интеллигентская среда охвачена надеждами на обновление страны, на смягчение режима.

Это настроение скоро станет важной частью семейной атмосферы, в которой идет жизнь подрастающего Егора.

Летом 1963 года Гайдары в отпуске в Москве. И все трое читают опубликованный прошлой осенью «Один день Ивана Денисовича». Повесть нового, неведомого автора, рязанского учителя математики Солженицына о советских лагерях. Верней, о том, какой значительной и притом усиленно скрываемой от всех частью советской жизни были сталинские лагеря, покрывавшие огромные пространства страны.

Повесть напечатана в «Новом мире», всем доступном журнале, – и ее читают, не веря своим привычным к слепой машинописи Самиздата глазам!

Казалось – в жизни страны наступил перелом…

На Кубе – по истечении двух первых лет, окрашенных эмоцией победителей, – Тимур Гайдар оказался отброшенным в СССР до Оттепели. Выделенные нами строки в его письме говорят об оценке ситуации – на Кубе строят тот самый социализм, который давно не удовлетворяет близкую Тимуру Гайдару московскую интеллигентскую среду.

Его настроение усугублялось тем, что он остался в Гаване один, без семьи. Только потому, что в Майами – центре кубинской эмиграции – очень активно говорилось о близящемся вторжении на Кубу. И Тимур Гайдар попался на эту «удочку» и решил отправить своих в Москву от греха подальше: и ему, и его жене хватило Карибского кризиса…

К тому же он поверил обещаниям своей редакции, что ему скоро пришлют замену и можно будет вернуться наконец в Москву: в мае он пишет матери, что он здесь – только на месяца два-три…

А дома набирало силу лето. То самое российское лето, о котором сказано Пушкиным:

После палящего или душно-влажного кубинского климата его близкие отдыхали.