В декабре 1796 года княгиню в Троицком посетил Платон Зубов. Их отношения оставляли желать лучшего. Трудно представить, что бывший фаворит сделал крюк и заехал к Екатерине Романовне ради печальных воспоминаний о почившей монархине.
Чтобы подольститься, Зубов рассказал Дашковой, какие гадости делал его предшественник Дмитриев-Мамонов. Сведения об этом остались в мемуарах, но без ссылки на источник. «Я узнала, что некоторые фавориты покойной императрицы задавались целью вывести меня из терпения, с тем чтобы я, поддавшись живости своего характера, сделала бы сцену, которая открыто поссорила бы меня с императрицей. Граф Мамонов, который был умнее своих предшественников… исподтишка много вредил мне и моему сыну». Эти рассуждения возникают посередине страницы, без всякой видимой связи с описанием тиранств Павла I. Кажется, княгиня давно отговорила о «случайных вельможах» и вдруг вернулась на круги своя, причем сделала это в крайне неподходящий, внутренне напряженный момент повествования, среди цельного по ощущениям текста. Значит, связь была. Но исчезла.
Зачем вообще приехал Зубов? По слухам, в день кончины Екатерины II фаворит передал новому императору бумаги, тайно хранившиеся в кабинете монархини. Следует полагать, что у нашей героини Платон Александрович появился не по собственному желанию, а по приказу Павла I. Пожилая больная женщина должна была уже достаточно испугаться, чтобы теперь, в надежде на прощение, выполнить волю монарха.
После визита Зубов написал племяннику Дашковой Д.П. Татищеву о ее тяжелом состоянии. Сохранился ответ: «Я всегда надеялся, что ее философия поможет ей выстоять перед лицом несчастья, но этого не произошло… При расстроенном здоровье человек теряет свою энергию к сопротивлению».
Княгиня действительно была плоха. «Рвота, спазмы, бессонницы так ослабили мой организм, что я только изредка могла вставать с постели и то на короткое время… не имея даже возможности много читать вследствие судорожных болей в затылке». У нашей героини было высокое давление. Ее мог постичь удар. Прежде Дашкова часто ездила в Москву ставить пиявки. Теперь такие визиты были запрещены.
Недобрую услугу нашей героине оказывал уже укоренившийся миф. Многие, как Бутурлин, были уверены, что она мужественно вынесет испытания. А.Т. Болотов писал: «Говорили, что к сей бойкой и прославившейся разумом госпоже… приехал сам главный начальник московский и по повелению государя объявил… чтобы она через 24 часа из Москвы выехала, и что, сим нимало не смутясь, она сказала: Я выеду не в 24 часа, а через 24 минуты».
Но на самом деле княгиня вела себя очень смирно. Испросила разрешения уехать через три дня, чтобы успеть собраться. Благодарила за снятие с должности директора Академии наук как за освобождение «от непосильного бремени». Через А.Б. Куракина и Н.В. Репнина уверяла Павла I в ее «всегдашней преданности». Сохранилось письмо брату Александру с дороги в ссылку: «За мной нет никакой вины в отношении его величества, если бы граф Панин был жив, то он бы подтвердил, что мы сотрудничали с ним в полном согласии». Дашкова пыталась передать, что во время переворота желала регентства. «Я никогда не имела в виду… незаконного возвышения моей семьи. Если бы император захотел вдуматься в это, возможно, он не обращался бы со мной так сурово».
Местом ссылки была определена деревня Коротово под Череповцом, принадлежавшая молодому князю Дашкову. Покинув Троицкое 26 декабря, сразу после Рождества, Екатерина Романовна уже 6 января достигла места, то есть провела в пути 12 дней. Проезжая мимо Яропольца, она остановилась отобедать в имении Гончаровых Полотняный Завод, где о ней вспоминали, как о «старухе, довольно неприятной наружности, в долгополом полотняном сюртуке с большим орденом Святой Екатерины на груди и с огромным колпаком на голове». |