Изменить размер шрифта - +
Их вооружение составляли изогнутые сабли с гравировкой, кинжалы, копья и пистолеты с инкрустацией. Дисциплина не была их сильной стороной: они шли в бой, только когда были готовы, и часто бунтовали. Для янычар было обычным делом украсть лошадь и ускакать с поля боя, напасть на своего начальника или продать армейское продовольствие на сторону. Основную часть османской армии составляли нерегулярные войска, которых рекрутировала анатолийская знать и которым не платили жалованье – предполагалось, что они сами прокормят себя мародёрством. Несмотря на усердие французских советников, в том числе барона де Тотта, османская артиллерия во многом уступала русской, а их мушкеты давно устарели, и хотя их стрелковое искусство было на высоте, частота стрельбы оставалась низкой.

Турецкие воинские порядки, уже давным-давно отжившие своё, отнимали очень много сил. Когда всё было готово к наступлению, разношёрстная толпа из сотен тысяч солдат, прибегнув к помощи опиума [23], воспламенялась жаром священного гнева. «Пятисоттысячное войско, – позднее рассказывал Потёмкин графу де Сегюру, – стремится как река». Он уверял, что пирамидальный строй их войск формируется по мере убывания храбрости воинов: «В вершине ‹…› становятся отважнейшие из них, упитанные опиумом; прочие ряды, до самого последнего, замещены менее храбрыми и, наконец, трусами». Как вспоминал де Линь, атаку сопровождали «громкие вопли, множество диких голосов, ревущих: алла, алла, алла!» Чтобы не сдавать позиций под таким натиском, от пехоты требовалась железная дисциплина. Любой попавший в плен русский лишался головы под крик «не бойся!», и отрубленную голову поднимали на пику. Их религиозное воодушевление «возрастало пропорционально опасности».

Русские нашли способ справиться со стремительностью турецкой атаки: они выстраивались в каре, которое могло устоять против натиска грозно ревущих воинов. Турецкое войско – «самый опасный враг и в то же время достойный наибольшего презрения», писал позднее де Линь: опасный, если позволить ему пойти в атаку, и жалкий, если опередить его. Сипахи или татары, «роем» окружавшие российские каре, скакали, гарцевали, похваляясь своим искусством верховой езды и выделывая трюки, и тем самым доводили себя до изнеможения. И тогда румянцевские каре шли в наступление – эта лёгкая и метко стреляющая пехота, вымуштрованная с поистине прусской дотошностью, двигалась под прикрытием казаков и гусаров, и полки связывались между собой с помощью егерей. Потерпев неудачу, турки либо бежали врассыпную, словно кролики, либо бросались в смертельный бой. Обычно всё заканчивалось «страшной резнёй», рассказывал Потёмкин. «Турки обладают врожденным воинским инстинктом, который делает их превосходными солдатами; однако они способны только на первое движение и не в состоянии продумать следующий шаг (…) Смешавшись, они начинают вести себя как сумасшедшие или как малые дети» [24].

 

Так и случилось, когда войска Румянцева с помощью артиллерии и стоического терпения отбили атаки турок и взяли штурмом турецкий лагерь в битве при Ларге; 72 000 турок и татар оставили свои оборонительные сооружения и бежали. Потёмкин, прикомандированный к корпусу князя Николая Репнина, во главе авангардного отряда атаковал лагерь крымского хана и, согласно Румянцеву, «предводя особливой каре, был из первых в атаке укрепленного там ретраншамента и овладении оным». Потёмкин был вновь представлен к награде, на этот раз ему вручили орден Святого Георгия третьей степени, и он отправил императрице благодарственное письмо [25].

Вскоре новый великий визирь вместе с основной турецкой армией перешёл в наступление, чтобы помешать встрече двух русских армий под предводительством Румянцева и Панина. Он пересёк Дунай и пошёл вверх по течению Прута, рассчитывая соединиться с войсками, отступившими в битве при Ларге.

Быстрый переход