Изменить размер шрифта - +
Она, как обычно, делила свое время между работой и удовольствиями. «Жизнь императрицы, — докладывал лорд Бекингем, — это пестрая смесь довольно фривольных развлечений и удивительной преданности делу; правда, эта преданность еще не принесла каких-либо весомых плодов, главным образом из-за тех препон, что кое-кто нарочно возводит на пути Екатерины, а также из-за слишком большого разнообразия ее прожектов». «Ее планы поражают своей бесчисленностью и размахом, — отмечает Бекингем. — Но совершенно несоразмерны с теми средствами, которыми она располагает».

Изо дня в день Екатерина совещалась с шестью своими секретарями. Она вела беседы с Паниным и постаревшим Бестужевым, которого вернула из ссылки. К советам последнего государыня прислушивалась особенно внимательно. Она читала бумаги, вникала в их содержание, пыталась осмыслить широкий круг государственных дел и нужд. Но после всех этих многочасовых трудов признавалась себе, что почти все ее усилия затрачены впустую. Косность, враждебность, глупая спесь тех, которым следовало быть верными сподвижниками, сводили на нет все замыслы.

Управление страной было куда более сложным делом, чем ей казалось. В глубине души Екатерина испытывала разочарование.

В начале 1763 года Екатерина приоткрыла душу французскому посланнику Бретейлю. Она призналась ему, что «не совсем счастлива и что ей приходится править людьми, которым невозможно угодить». Императрица полагала, что ее подданным, по всей видимости, потребуется несколько лет, чтобы привыкнуть к ней, и это, как сказала она Бретейлю, ее сильно печалит.

Посланника поразила не столько откровенность Екатерины, сколько ее самонадеянность. «Она высокого мнения о себе и своем могуществе», — писал Бретейль. В разговоре с ним государыня то и дело твердила о своей «великой и могущественной империи». Эта фраза была для нее своего рода талисманом.

По мнению француза, все придворные правдами и неправдами стремились к богатству, чинам и постам. «Интриги, мышиная возня доводили ее до отчаяния». Двор все заметнее распадался на партии и, как считает посланник, Екатерина, оказавшись в середине этой тайной войны, начинала утрачивать свою былую непоколебимость, ее начинали одолевать сомнения, а подчас власть «выскальзывала у нее из рук». «Императрица — писал Бретейль, — не уверена в себе и нерешительна, что было прежде несвойственно ее характеру… И все, ощущая эту слабость, стремятся ею воспользоваться».

Многие полагали, что былую уверенность в себе ей помог бы вернуть супруг. Особенно на замужестве настаивал Бестужев и, заручившись ее согласием, предпринял разведку.

Для него не было секретом, что брак государыни неотделим от политики. Еще было отлично известно, что братья Орловы и те, кто их поддерживал, ждали от Екатерины вполне закономерного шага: она выйдет замуж за любимого человека, чья личная притягательность, несокрушимая энергия обеспечили успех государственного переворота. Имея такого мужа, как Григорий Орлов, Екатерина могла родить еще детей, то есть престолонаследников. Кроме того, у нее уже был сын от Орлова. Если худосочный Павел умрет, ему, как наследнику, найдется замена.

Императрица и ее сильный, заботливый муж не оставили бы трон пустовать без наследника. С тех самых пор, когда был раскрыт заговор гвардейцев (октябрь 1762 года), Григорий Орлов стал уговаривать Екатерину выйти за него замуж. Какими были эти уговоры — одному богу известно. Добавим только, что у Орлова, помимо его мужской мощи и всего прочего, был один убедительный довод: покойная императрица Елизавета в свое время взяла в мужья простолюдина Алексея Разумовского. Почему бы Екатерине не поступить точно так же?

Панин и его сторонники придерживались противоположной точки зрения. Они считали, что Екатерине положено выйти замуж только за принца королевской, крови, например, за брата свергнутого императора Ивана VI или кого-нибудь другого из рода Романовых.

Быстрый переход