В их компании Дешан расцветал. До своего недавнего перевода в ранг младшего лейтенанта он жил в этом бараке, ел за этим столом, пил это скверное красное вино, которое и сейчас наполняло его стакан. День, когда портной эскадрильи пришил к его летной куртке галун офицера, был самым славным в его жизни. Это повышение стало финальным аккордом в удовлетворении его тайной и почти стыдливой жажды успеха, которому он придавал чрезмерное значение.

Прошло первое опьянение, и новый образ жизни стал стеснять его, как слишком подогнанная по фигуре форма. За столом голоса казались слишком тихими, движения – слишком сдержанными, а ему приходилось следить за своими массивными руками, деформированными крестьянским и военным трудом. Его собственные шутки звучали фальшиво, чужих он не понимал. Поскольку простоты в общении ему не хватало, а своими ранениями и подвигами он по праву гордился, то все это время смутно и стойко страдал.

Равновесие к нему возвращалось лишь среди капралов и сержантов. Для них он был большим человеком, живым примером тех почестей, на которые могли претендовать и они, и, поскольку каждый знал, каким образом он заслужил их, в их восхищении не было зависти. Самым восторженным поклонником среди всех остальных казался Брюлар, его механик.

Вошел пилот, все разговоры тут же смолкли. Перед тем как заговорить, он опорожнил наполненный до краев стакан.

– Эх, хорошо, – выдохнул он, – после трехчасового регулирования-то.

Виранс спросил:

– Верро, а кто-нибудь еще остался в воздухе?

– Капитан все летает. На обратном пути я видел его вдалеке.

Он не спеша снял дубленую одежду, шлем и предстал перед всеми такой тоненький, с приглаженными волосами, влажными губами и вкрадчивыми повадками бродяги и любовника.

Затем он объявил:

– Я видел на поле кого-то из новичков.

Он выделил эти слова, чтобы привлечь внимание каждого из присутствующих. Один только Дешан не повернул головы.

– Это лейтенант, – объяснил Виранс. – Когда мы приземлились, он заговорил с Марбо. Думаю, что он приехал к нам.

Виранс посмотрел на неподвижно сидящего Дешана и спросил у него:

– Тебе об этом что-нибудь известно?

Шрам на лице покалеченного стал от напряжения шире, но он холодно ответил:

– Я слышал о нем. Это лейтенант Мори.

– Похоже, что он станет командиром пилотов, – не унимался Верро.

На этот раз Дешан не сумел сдержать своего раздражения.

– Да, это так, – закричал он, – и это постыдно! Он только что окончил летную школу, и из-за того, что у него две нашивки, его ставят над парнями, которые еще и не таких видали.

Он ударил себя в грудь, и его награды, с которыми он никогда не расставался, зазвенели.

Брюлар встал, дрожащими руками теребя свои жесткие усики.

– Неужели они так с тобой поступят, Луи?! – воскликнул он.

– Капитан ничего тут не может поделать, – с горечью заметил Верро. – Все этот новый циркуляр: бывалыми пилотами должен командовать офицер с двумя нашивками.

– Пусть только он попробует отдать мне какой-нибудь приказ, – спокойно сказал Лодэ. – В моем моторе окажется песок.

– И в моем тоже! – воскликнул Брюлар.

– Мои пулеметы заклинят, – сказал Живаль.

– А у меня пленка застрянет, – заявил фотограф Дюфрэн.

Для Дешана счастьем было слышать подобное возмущение. Уже два дня, с тех пор как он узнал о назначении нового командира, он чувствовал себя уязвленным. Будучи доверенным лицом капитана, питая к нему собачью привязанность и ревнуя, словно женщина, он был жестоко потрясен известием, что какой-то недостойный незнакомец разрушит их задушевные отношения.