Однако был ли он способен на это постоянное ненавистное притворство? Причем, если бы даже он и попытался к нему прибегнуть, Клод мог бы на него и не купиться. Они были полностью открыты друг для друга, их экипаж, благодаря существовавшей между ними обратной связи превратился в слишком однородный сплав, чтобы такой большой обман не вышел на чистую воду. Эта проклятая спаянность, конечно, не позволила бы Клоду узнать о том, что произошло на самом деле, но интуитивно он не смог бы ошибиться.

Что же было делать? Молодой человек, подперев руками голову, пытался найти недостижимый компромисс между полным сокрытием истины и признанием.

Внезапно у него появилось какое-то странное и четкое ощущение, похожее на то, что возникало у него в кабине самолета, когда он «знал», что Мори к нему повернулся.

– Что-то я замечтался, – пробормотал он. – Пора спать.

Он встал, но ему так и не удалось избавиться от этого особенного ощущения призыва. Клод словно бы физически притягивал его к себе, да причем так сильно, что он бессознательно сделал шаг по направлению к двери. Опомнившись, он медленно стал раздеваться. Механические движения несколько притупили его сознание, но смутное ощущение, от которого он пытался освободиться, заявило о себе вновь настолько мощно, что у него исчезли всякие сомнения. Комната Мори требовала его присутствия.

Он прошел по коридору, бесшумно повернул ручку двери. Клод, склонившись над столом, дрожащими пальцами держал два конверта и сравнивал их друг с другом. В одном из них Эрбийон сразу же узнал тот, что утром, в столовой, он бросил под скамейку.

Мори его появлению не удивился.

– Я так и думал, что вы придете, – сказал он.

Стояла глубокая ночь. В темноте не было слышно ни единого шороха. Они разговаривали очень тихо, большее значение придавая взглядам, чем словам.

– Вы подобрали мой конверт, – сказал Жан. – Почему?

– Я думал, что узнаю почерк.

– Вашей жены?

Клод, не отвечая, подождал, и стажер ощутил себя настолько выбившимся из сил, что у него возник соблазн перестать защищаться. Однако, нарушив это молчание, Мори со стыдливой мольбой, исказившей его лицо, спросил:

– Разве это не правда, скажите?

Тогда Эрбийон соврал; искусно, мягко он указал на безумие, необоснованность его подозрений. Он видел Элен всего один раз и совсем недолго. Как Мори мог предположить, что в результате короткой беседы, касавшейся одного его, зародилась целая переписка? И как объяснить это предположение, если она писала мужчине, а у собственного мужа спрашивала, как он поживает?

Клод слушал с таким вниманием, что у него даже вздулись жилки на лбу. Он спросил:

– Откуда лее тогда это охлаждение ко мне, с которым вы вернулись из Парижа?

Тогда, выделяя каждое слово, Жан ответил:

– В вас есть нечто отталкивающее. Разве не вы сами мне в этом признались?

Когда Эрбийон вышел, Клод на какое-то мгновение ощутил умиротворение и легкость. Затем прошептал:

– Он был слишком жесток, чтобы это оказалось правдой.

Тем не менее доводы стажера выглядели уместными, неоспоримыми. Жан побывал у Элен перед самым своим отъездом. Ничто не могло объединить их за такое короткое время.

Однако с тоской Клод подумал о том, что это было всего лишь рассуждением.

Чтобы не разбивать хорошо зарекомендовавший себя экипаж, Тели отказал Жану, просившему дать ему другого пилота. А поскольку стажер не пожелал, чтобы капитан сгладил противоречия, которые, как он предполагал, возникли между ним и Клодом, Тели добавил:

– У вас будет время помириться.