|
- Мистер Эйслер, вам необходимо находиться здесь, пока мы не освободим вас. Э й с л е р. - Где я должен находиться? С л е д о в а т е л ь. - В Соединенных Штатах. В Вашингтоне. В этой комнате". Роумэн закрыл глаза, испугавшись, что заплачет. Он явственно увидел лицо композитора. Он ведь такой наивный, сидит дни напролет у рояля и сочиняет ту музыку, которую слышит в себе и которой восторгается мир, а с ним говорили как с мелким жуликом. С ним говорили больные люди. Или очень страшные мерзавцы. А скорее всего - и то, и другое. Кто сказал, что параноики не могут быть мерзавцами и при этом править страной?! "Вот почему я не мог найти его, - понял Роумэн. - Они допрашивали его все эти месяцы, а он боялся встречаться с кем бы то ни было, чтобы не бросить тень на друзей". Роумэн попросил бармена сварить ему двойной кофе, полез за сигаретами, закурил, тяжело затянулся, а потом - неожиданно для себя - бросил газету на пол и наступил на нее ногой, словно на какую-то гадину... "Ну, Макайр, - сказал он себе, - ну, мерзавец, ты ведь из этой же банды, ты все знал заранее, ты сделал так, чтобы спасти открытых мной черных наци в Германии, и погубил из-за этого наших ребят, позволив взорвать их на мине, наци ведь не так страшны для тебя, как несчастный Эйслер или Брехт, к которому подбираются другие мерзавцы! Да что же это такое, боже милостивый?! Что происходит с моей страной?! Как остановить этот психоз, они ведь возрождают инквизицию. Это страшно, что они делают, я бы не мог в это поверить, не прочитай своими глазами, я бы полез с кулаками на каждого, кто посмел бы рассказать мне то, что я только что узнал! Ох, как хочется выпить, - подумал Роумэн, - напиться хочется, завыть по-волчьи, задрав голову к луне, хочется кричать так, чтобы меня все услышали, собрались вокруг меня и решили бы, что я спятил, а я бы - когда соберется много людей - замолчал и рассказал бы им то, что обязан рассказать, и тогда все эти безумцы из антиамериканского комитета, большие знатоки поэзии, вздрогнули бы, они бы испугались, потому что правда, которую я теперь узнал, пострашнее их лжи... Нельзя мне пить, - сказал он себе, - нельзя пить, когда ты в д е л е, надо быть трезвым и собранным, как никогда". Он пошел на переговорный пункт и заказал Голливуд. До отправления самолета оставалось еще больше часа; к телефону подошел Грегори; голос какой-то фальшивый, чересчур спокойный и бодрый: - С Крис все в порядке, ждем тебя, Пол, очень скучаем... - Ты что, еще не читал? Голос сломался, потух: - Неужели в Европе уже перепечатали?! Ах, Пол, как я не хотел, чтобы ты узнал об этом там. |
