|
Даллес ответил экспромтом на отвлеченную тему, спросил, какой чудесник доставил сюда лобстеров, поинтересовался, сколько времени потребовалось Бэну на то, чтобы организовать такую сказку Шехерезады в Берне, выслушал ответ ("Всего два дня, пока еще есть деньги на то, чтобы оплатить самолет в Касабланку и Танжер"), понял, что за это время стол мог вполне быть оборудован звукозаписывающей аппаратурой, - кому не хочется узнать, о чем говорит ИТТ с разведкой, - и поэтому за все время приема ни на один з а х о д Бэна прямо не ответил, много шутил, а когда полковник, не выдержав размытых дипломатических штучек, прямо поставил вопрос, какой Даллес видит послевоенную Европу и что он, Бэн, может сделать для того, чтобы не повторилась трагедия Версаля, Даллес, мягко улыбнувшись, спросил разрешения прочесть стихи любимых им китайцев, и, естественно, получив это разрешение, продекламировал: - Милее нет осенних хризантем, Весной сплету венок из орхидей... Но с этим после. Надо между тем Предвидеть все. Нигде не проглядеть. А император? Если против он? И вот стою, в раздумье погружен. Бэн слушал Даллеса несколько по-детски, чуть приоткрыв рот от восхищения ("Не любит читать, - сразу же отметил Даллес, - видимо, относится к числу тех, кто предпочитает слушать или смотреть, для таких людей кинематограф сделался главным источником информации; довольно опасно, если они сделаются неуправляемыми, слишком сильными, но в то же время крайне удобно, если удается взять верх над такого рода характерами"); когда тот закончил стихотворение, полковник искренне и громко - по-детски - захлопал в ладоши. - Кто ж это такое сочинил, а?! - Синь Цицзи, воин и поэт, романтик, мечтатель и стратег, совершенно поразительная фигура в гирлянде китайских талантов. Заметили, как тонко и точно он проводит свою линию, обращаясь к императору? Весь смысл этого стихотворения в том, чтобы император впредь не допускал несправедливости; неужели ему. Синю, придется прожить жизнь в стороне от политической борьбы? Он оставил это стихотворение в императорском дворце, на том столе, который обычно готовили к чайной церемонии самые доверенные слуги монарха, поэтому был убежден, что стихи будут доложены н а в е р х... Как и всякий истинный поэт, он был наивен, полагая, что слуги императора имели непосредственный выход на верховную власть. |
