Изменить размер шрифта - +
Изготовлено в Таборе, Африка, 1918 г.

— Ты должен изменить историю, — тихо сказал его гость.

— Тяжелая задача, — ответил Бёртон. — Для этого надо каким-то образом перехитрить Пальмерстона.

— Даже если у тебя получится, — заметил Монктон Мильнс, — и ты создашь еще одну ветвь истории, ты только увеличишь хаос, о котором предупреждал бедный Алджернон.

Бёртон пососал сигару.

— Не очень бедный Алджернон. Он, похоже, весьма доволен своей новой формой. Но, да, ты прав. Он сказал мне покончить со всеми эти отклонениями, хотя это сотрет историю, в которой он сейчас находится. И как, по-твоему, я могу это сделать?

Он посмотрел на винтовку, лежавшую около его ног.

— Как я могу это сделать?

И тут, без предупреждения или причины, последние слова детектива-инспектора Честона прыгнули ему в голову с такой ясностью, как если бы кто-то прошептал их на ухо: «Нужно подрезать, стволу тяжело».

 

Монктон Мильнс, как и просил его Бёртон, весь последний год скрытно наблюдал за премьер-министром. Он сообщил, что Пальмерстон втайне учетверил военные расходы, перетасовал свой кабинет — в нем остались только самые воинственно настроенные министры — и фактически отказался освобождать рабов Британской Америки.

Бёртон поблагодарил друга, простился с ним и весь оставшийся день размышлял.

Вечером он поужинал с Манешем Кришнамёрти в клубе Атенеум на Пэлл-Мэлл. Встретившись, они, глупо улыбаясь, молча обнялись. Однако, вглядевшись в глаза друг друга, они увидели в них боль и потери.

Потом сели за стол и заказали бутылку вина.

— Я начал курить эти дурно пахнувшие штуки, — сказал командор, открывая платиновый портсигар и вытаскивая одну из маленьких трубок с табаком «Латакия». — Значительно хуже моей старой трубки, но мне пришлось продать чертову вещь, чтобы избавиться от следов Мадеге Мадого, и у меня душа не лежит заменять ее. Она была подарком от кузена, да будет благословенна его память.

— Я скучаю по нему, — прошептал Бёртон. — По всем им.

Он молча поднял стакан. Кришнамёрти последовал его примеру. Они осушили его одним глотком и тут же наполнили снова.

— Сэр Ричард, я знаю, что выгляжу так, как будто меня избили, протащили через колючие кусты и бросили умирать от голода, но, позволь тебе сказать, ты выглядишь значительно хуже. Что, ко всем чертям, случилось с тобой?

— Время, Манеш. Со мной случилось Время.

Во второй раз за день — и во второй раз с момента возвращения из Африки — Бёртон рассказал о том, что произошло после того, как он и Кришнамёрти расстались около Казеха.

— Клянусь Юпитером, это совершенно невероятно, сэр Ричард, но, глядя на положение дел в мире, я легко представляю себе, как может начаться эта дьявольская война, которую ты описал.

— К сожалению, не может начаться, но начнется.

Они еще выпили. И еще. Слишком много. Кришнамёрти рассказал о своем путешествии от Казеха до Занзибара. Голова Бёртона поплыла.

В это мгновение появился консьерж.

— Простите, сэр, — сказал он. — Письмо для вас. Его принес бегунок.

Бёртон взял конверт и посмотрел на Кришнамёрти.

— Наверно от Пальмерстона.

— Почему?

— Бегунка мог послать только тот, кто точно знает, где я нахожусь; человек, который наблюдает за мной.

Он открыл конверт и прочитал:

 

Этим утром военный трибунал нашел лейтенанта Джона Хеннинга Спика виновным в предательстве. В пятницу, на рассвете, он будет расстрелян. Он высказал свое последнее желание — увидеть вас. Разрешение было дано. Пожалуйста, отнеситесь к этому с надлежащей тщательностью. Бёрк и Хэйр проводят вас.

Генри Джон Темпл, 3-ий виконт Пальмерстон.

Быстрый переход