Ну что тут можно сделать? Я встала и подошла к ней.

- Ну что, - спрашиваю, - больно?

Дурацкий вопрос. Такие вопросы - всего лишь знак, ярлык сочувствия, они носят чисто ритуальный характер. Она, естественно, на него не ответила, потому что соблюдать ритуалы у нее не было сил.

- Хочешь, - говорю, - расскажи мне что-нибудь.

Кристина поглядела на костерок, наверное, потому, что глядеть на живой огонь ей было приятнее, чем на меня.

Помолчали... Ох ты, Боже мой, до чего погано.

- Как ты думаешь, - вдруг сказала она, - куда все это денется, когда я умру?

- Во-первых, в ближайшее время ты не умрешь, - отвечаю, - а во-вторых, никуда не денется.

- А хорошо бы, с моей смертью все это закончилось.

- Что именно закончилось? Вся эта пакость?

- Нет, я имею в виду - все. Мир. Если бы он ушел со мной.

- Тебе это будет приятней? - спрашиваю.

- А разве так не лучше?

По мне - так нет. Не лучше. В том, что объективный мир существует сам по себе, независимо от личных твоих неурядиц, есть какое-то большое утешение. Я, правда, так и не пойму - какое. Кажется, должно быть обидно, что большому миру на самом деле на тебя наплевать, но меня почему-то такое его равнодушие не задевает. Равно, как и отсутствие в этом мире справедливости - я имею в виду, по большому счету справедливости - как принципа мироустройства. Воздаяние и все такое. Потому что, если бы мы все получали по заслугам, это выглядело бы довольно грустно. Сколько у нас там заслуг...

- Пусть все остается, как есть, - говорю. - Смотри, нас уже не будет, а этот вонючий овраг еще немножко отползет от дороги.

- Знаешь, - сказала она, - у меня родители так болеют... Мне спокойней думать, что если меня не станет, они тоже исчезнут.

Такая вот трогательная форма дочерней преданности.

- И они не исчезнут, - говорю, - и ты оклемаешься. Это всего лишь перелом.

Господи, а если бы она сломала позвоночник!

- Ну, как она там? - Томас возник из темноты так незаметно, что я чуть не прикусила язык.

- Не спит. Мучается.

- Там коньяк есть. В том тюке, где аптечка. Может, ей легче станет?

- Это мне легче станет. А ей, если и можно, так только пару глотков. Ты же ей снотворное вкатил. Внутримышечно.

- Ну, заснет крепче. Погоди, я принесу.

Герка каким-то фантастическим образом проснулся.

- Эй, вы там что, пить собираетесь?

- Я замерзла, - говорю. - Я, правда, что-то читала насчет выпивки и теплоотдачи. Вроде как не рекомендуется. Но у меня есть свой жизненный опыт, и он говорит об обратном.

Томас принес флягу. Я налила Кристине в колпачок - вполне солидная доза, потому что колпачок был хороший - я имею в виду, большой.

Потом я отняла у нее колпачок в свою пользу. Это был, и правда, коньяк, да еще и неплохой. Последний раз я пила какой-то дрянной спирт, который выдали редакции по разнарядке на Новый год.

- Жизнь не так уж безнадежна, - говорю.

- Давай сюда, - сказал Герка. - Не жадничай.

Мы выпили еще по разу - кроме Кристины, потому что я боялась действия гремучей смеси коньяка со снотворным. Не знаю, что из этого выходит, но знаю, что вроде нельзя. Герка открыл банку тушенки, и я обрела покой.

То есть, обрела бы, потому что Кристина заснула, и я задремала тоже, но тут Герка растол меня и сказал:

- Иди сюда.

Мы отошли почему-то в сторону.

- Мы пытаемся решить, что делать дальше, - объяснил Томас.

Я сразу вошла в свое обычное безответственное состояние.

- Не знаю. Решайте сами. Насколько я знаю, такие переломы срастаются долго.

- Можно оставить ее где-нибудь.