Никаких палисадников с клумбами, никаких свежевыкрашенных белых изгородей. Между домами все поросло буреломом колючих кустов, в которых тонули каркасы брошенных холодильников, скелеты доисторических автомобилей и прочий старый хлам.

— Пойдем, — Клык потянул Надж за рукав. — Нам туда. Вон там знак «тупик Чапарал». Видишь?

В самом конце длинного ряда трейлеров зоркие глаза Надж тут же выхватили цифры 4625. Ошибки быть не могло. Она шумно задышала. Вот здесь живут ее родители. Пнув ногой полупустые банки с краской, Надж и Клык опустились на корточки перед заброшенной и покрытой граффити машиной.

— Может, они переехали? — в сотый раз высказал Клык надоевшее Надж предположение. — Может, ты вообще все неправильно поняла, и эти люди просто не имеют к тебе никакого отношения? И потом, подумай, пожалуйста, подумай, маловероятно, конечно, что ты не из пробирки, но даже если это так и у тебя все-таки есть родители, наверное, была же у них какая-то причина от тебя отказаться. Может, они тебя вообще знать не хотят.

Клык говорил мягко, почти нежно, но от этого его слова ранили ее еще больнее.

— По-твоему, ты глаза мне открыл? И я сама об этом не думала? — яростно шепчет Надж с несвойственным ей гневом. — Я сама все понимаю — не маленькая. Но если есть хоть какой-то шанс, хоть один процент, я не могу не рискнуть. Я просто должна попробовать их увидеть. А что, ты на моем месте наплевал бы на все?

— Не знаю, — по крайней мере, Клык ей не соврал.

— Тебе вообще никогда никто не нужен. Сидишь себе, как бирюк, — расходилась Надж, снова повернувшись лицом к трейлеру. — Ты у нас одиночка, а я другая, мне люди нужны, понятно тебе?

Клык молчал. Скрытые от людских глаз машиной, они сидели у подножья чахлых сосенок, в стороне и от улицы и от тропинки к дому. Надж так распсиховалась, что ее била крупная нервная дрожь. Вдруг Клык напрягся, и она услышала, как, скрипнув, отворилась дверь. На крыльцо вышла женщина. Надж бросила быстрый взгляд на свои руки — вроде бы у них один цвет кожи. Хотя точно сказать трудно.

Женщина спустилась во двор и села в тени в дырявое плетеное кресло. Ее мокрые волосы были накручены на бигуди, а плечи покрывало полотенце. Она нагнулась вперед, закурила и с щелчком открыла банку колы.

— Кола-то здесь не только на завтрак, — шепнул Клык, и Надж ткнула его локтем в бок.

Ей все было странно. Она как будто раздвоилась: одна ее половина надеялась, что эта женщина не может быть ее мамой. Потому что мама у Надж другая. Она вынимает из духовки свежеиспеченные печенья и ставит их остывать на подоконник. Или сажает в саду цветы…

Но другая половина с радостью приняла эту женщину такой, какая она есть, с сигаретой и банкой колы. Потому что иметь такую маму все равно лучше, чем не иметь никакой. Надо только подняться, подойти к ней, присесть к ее ногам на корточки и сказать: «Здравствуйте, вы случайно не потеряли лет десять-одиннадцать назад дочку, которую звали Моника?» И больше ничего не надо будет говорить. Потому что тогда эта женщина сама скажет…

— Что, потеряли здесь что-нибудь, мутанты? Держу пари, потеря-то ваша тут как тут!

Ошибиться было невозможно: этим медовым зазывным голосом пел у них над головами ирейзер.

Надж резко подбросило на ноги. Их было трое, и рожи у них уже начали приобретать волчьи очертания. Посмотришь со стороны — стройные и подтянутые, как на картинке, парни. А приглядеться — так проступает звериный оскал с окрашенными кровью клыками.

— Ари, — Клык мгновенно опознал одного из ирейзеров.