Я ошарашено помотал головой. Отчет еще этот… Что я буду там писать? И как?

– Можно в свободной форме, – инквизитор, то ли подслушав мои мысли, то ли случайно угадав по выражению лица. – Скажем, как дневниковые записи или мемуары… Почерк у вас красивый, ровный, слог гладкий, привычки что-то выпячивать и искажать за вами не водится. Так что по приезде советую сесть за сочинение фундаментального труда на тему: «Как я провел канун лета». И вообще, – совсем другим тоном добавил он, – в моем возрасте уже зрение слабеет и такие подвиги, как писать трактаты, мне не под силу. А вы молоды, глаза испортить себе не успели…

– Но испорчу, если всю жизнь просижу над рукописями, – попробовал возмутиться я.

– Всю – не всю, но пару месяцев отсидеть придется… И выше нос. Вас ждет слава. Так что вперед, писатель!

Я тяжело вздохнул и понял, что это конец.

После эпилога

«– Всю – не всю, но пару месяцев отсидеть придется… И выше нос. Вас ждет слава. Так что вперед, писатель!

Я тяжело вздохнул и понял, что это…»

Конец.

Написав последнее слово и поставив точку, с наслаждением выпрямился, повел затекшими плечами и помассировал правую руку левой. За окном был пасмурный денек – накануне страды погода испортилась, время от времени начинал накрапывать дождик. Вот и сейчас небо обложили серые тучи, но для меня это был самый лучший день. Я закончил работу! Отчет неожиданно для меня преобразился в целый том. Пятнадцать тетрадок по тридцать листов в каждой! Все! Три месяца потеряны, и теперь надо наверстывать упущенное. Прогулки по городу, безделье, просто возможность дышать свежим воздухом. И даже занятия в учебке после нескольких недель затворничества воспринимались по-другому. Тем более, что правая рука действительно нуждалась в уходе. Кожа на ней так и не стала обычного цвета, и каждое движение по-прежнему отзывалось болью, но к ней я уже притерпелся настолько, что подумывал о том, чтобы возобновить занятия фехтованием.

Да, не буду откладывать дела в долгий ящик. Сейчас разложу отдельные тетради по порядку, отнесу пра Михарю – и в город. Прогуляюсь, загляну в «Петуха и скрипку», может, повезет и в городе сейчас какие-нибудь бродячие актеры остановились на пару дней, так неплохо на представление заглянуть. На обратном пути можно навестить Колледж Некромагии. Студенты все разъехались на каникулы, старшекурсники после церемонии распределения отправились по рабочим местам, но преподаватели никуда не делись. Пройдусь по опустевшим коридорам, просто подышу воздухом…

Стук в окно.

От неожиданности чуть не выронил тетради, но это оказался Зверь. Я так давно не видел моего кота, что обрадовался настолько, что сорвался с места, подхватывая его на руки. Похудевший, тот с восторгом терся макушкой о мой подбородок, цеплялся когтями, урчал и мявкал от полноты чувств.

На ошейнике болтался кожаный футлярчик наподобие того, какие прицепляют почтовым голубям. Письмо? Не может быть! Первое письмо за столько лет! Мне?

С котом в обнимку кинулся на кухню. Брат-повар только разинул рот, когда я чуть ли не из-под ножа выхватил у него кусок рыбы и шваркнул на пол. Зверь ужом вывернулся из моих рук и с таким рычанием накинулся на еду, что повар и его помощники сразу раздумали ругаться и поспешили отойти на пару шагов, прячась за котлами.

Пока кот ел, я снял с его шеи футлярчик, осторожно вытряхнул на ладонь свернутую в трубочку записку.

«Приветствую вас, Груви! – почерк мэтра Куббика не узнать было невозможно. – Рад узнать, что у вас все хорошо, а то мы, признаться, были обеспокоены вашим долгим молчанием и даже почти обиделись на вас за то, что забыли старых знакомых.