Безусловно, этот человек очень полезный работник не только в сборочном цехе, но и на более высоких уровнях производства. Как говорили Маркс и Ницше, вывод верен: сам успех индустриальной системы с ее накоплением капитала, размер которого оценивает личное богатство, причем деньги полностью отделены от реального продукта человеческих рук, обладает обратным деперсонализирующим и дегуманизирующим эффектом на человека в смысле его отношения к себе и к другим. Ранний экзистенциализм боролся против дегуманизации, против превращения человека в машину, в элемент той индустриальной системы, на которую он трудился. Экзистенциалисты того периода осознавали, что наиболее серьезной угрозой было присоединение мышления к механизмам, подрывающим индивидуальную ценность и решительность. Они предсказали, что доля мышления будет сокращаться с появлением новых видов технических устройств.
Ученые наших дней часто не сознают, что раздробленность была характерна также для науки того века, наследниками которого мы являемся. Эрнест Кассирер (Ernest Cassirer) назвал девятнадцатое столетие эрой "автономных наук". Каждая наука развивалась в своем собственном направлении, не существовало единого принципа, особенно это касалось наук о человеке. В тот период представления о человеке подтверждались эмпирическими доказательствами, накопленными прогрессивными науками, но "каждая теория становилась прокрустовым ложем, на котором эмпирические факты укладывались таким образом, чтобы соответствовать заранее предполагаемому образцу... Из-за такого развития наша современная теория человека утратила свой интеллектуальный центр. Вместо этого мы получили полную анархию мысли. ...Теологи, ученые, политики, социологи, биологи, психологи, этнологи, экономисты – всё они рассматривают проблему со своей точки зрения... кажется, что каждый автор в конечном счете ведом собственной концепцией и оценкой человеческой жизни". Неудивительно, что Макс Шеллер говорил: "Никогда человек не был большей проблемой для себя, чем сейчас. У нас есть научная, философская и теологическая антропология, и они ничего не знают друг о друге. Следовательно, у нас больше нет сколько-нибудь ясного и последовательного представления о человеке. Растущее число отдельных наук, занимающихся изучением человека, только еще больше запутывают и затемняют дело, а вовсе не разъясняют нашу концепцию человека".
При поверхностном взгляде викторианский период кажется спокойным, содержательным, упорядоченным. Но это спокойствие было куплено ценой общего подавления, которое со временем становилось все более и более хрупким. Как в случае невротика, раздробленность становилась все более и более ригидной, пока не достигла своего предела – 1 августа 1914 года, когда все рухнуло.
Сейчас следует отметить, что психологической параллелью раздробленности культуры было радикальное подавление личности. Гений Фрейда состоял в том, что он разрабатывал научные техники понимания и лечения раздробленной личности индивида. Но он не видел или увидел это гораздо позже, когда обратил внимание на явления пессимизма и отчаяния, что невротическая болезнь в индивиде была только одной стороной дезинтегрирующих сил, которые влияли на все общество в целом. Кьеркегор, со своей стороны, предвидел результаты этой дезинтеграции в эмоциональной и духовной жизни индивида: тревога, одиночество, отстранение людей друг от друга и в конечном счете состояние, которое приведет к крайнему отчаянию, отчуждению человека от самого себя. Ницше описал эту ситуацию еще более ярко: "Мы живем в эпоху атомов, атомного хаоса". Из этого хаоса Ницше увидел, предсказал коллективизм двадцатого столетия: "...ужасное видение... Национальное государство... и стремление найти счастье никогда не будет сильнее, чем тогда, когда оно должно быть поймано между сегодня и завтра, потому что послезавтра вся эта охота может закончиться...". Фрейд видел эту личностную раздробленность в свете естественных наук, он пытался сформулировать технические аспекты этой проблемы. |