Еще этим утром белохвостый олень приковал к себе взгляды одним только своим эффектным появлением. Сейчас он тоже привлек внимание, правда, представление выдалось иного рода. На дереве висел выпотрошенный олень – не столько туша, сколько пустая шкура и кости.

У Нико имелся врожденный дар чувствовать то же, что и другие. Это была одна из причин, по которым она любила читать (или же, напротив, дар развился от чтения). Закрыв глаза, она проживала жизни персонажей, становилась ими, ощущала то и делала это. И вот сейчас, зажмурившись, Нико ощутила свинцовый привкус, панику, почувствовала, как ее захлестывает волной мух, накрывает неотступным цунами тысяч лихорадочно кусающих ртов, проникающих внутрь, медленно наполняющих ее и отрывающих от земли, выедающих мускулы и органы, а после бросающих на землю пустую оболочку, самый печальный из всех метеоров.

Время от времени, пережидая нападение роев в подвале Сельского Дома, родители, глядя пустыми глазами перед собой, вспоминали, как мухи врывались в города, как они накрывали постройки и толпы людей. Ничто не превращало живые теплые тела в хладные трупы быстрее, чем мухи, и неважно, умер ты от гриппа, подхваченного от них, в процессе заражения или тебя просто унесли в небо и выели изнутри.

И вот Нико впервые узрела, как это выглядит вживую.

Гарри у нее ног рыл в земле ямку. Нико невольно испытала гордость за то, какой он сообразительный – как быстро он понял, что́ следует за смертью.

Кит

Потом возник мир.

Потом – люди, но еще без искусства.

Потом люди создали искусство.

Потом люди умерли.

Теперь осталось искусство, но нет людей.

– Вот как все было. Это краткая история мирового искусства, автор – Кит Шероуз, ваш преподаватель. Аминь. Всем до свидания, ну, или как-то так.

Собственное представление по многим причинам внушало двенадцатилетнему Киту печаль. Не потому, что, кроме него, преподавать было некому, а потому, что некого было учить.

Какая жалость.

Ведь Кит так много знал.

Например, о масляных красках. О них он знал все. В их основе были естественные пигменты из тяжелых металлов, как то: кадмий красный, белила титановые, электрик и так далее, и тому подобное. Поэтому-то масляные краски и не портились так долго.

(А еще Кит знал разные обобщения: и так далее, и тому подобное…)

Обуреваемый жаждой творчества, он в одиночестве стоял в кабинете рисования начальной школы Уильяма Тафта, глядя на прикрепленный к мольберту пустой лист бумаги.

– Мне под силу сделать все, – вслух произнес Кит, прекрасно понимая, что́ именно сейчас напишет, потому что уже шестьсот десять утр подряд писал одно и то же.

Он подошел ближе, поднес кисть к бумаге, и картина начала рождаться. Первой появилась луна, большая и яркая. Кит написал луну крупнее и ярче, чем вчера, а вокруг нее – водоворот темно-синего ночного неба. Затем в самом низу листа – собаку. Начал с головы: морда задрана к луне, уши торчком. Потом тело: сперва – контур, затем черная шерсть. Закончив собаку, он обратился к пустому месту посреди листа – где должен был расположиться огромный ключ.

Он был похож на тот, что его мать – его Дакота – носила на шее. Впрочем, кто знает, может, это он и был.

Вчера Кит запоздало сообразил, что если к серой краске подмешать немного блесток, то ключ получится мерцающим. Догадку он проверил сегодня, а когда все получилось, то испытал восторг: в небе сгустком космической пыли мерцал ключ.