Мы можем отправиться в самые разные места, не рискуя, что кто‑нибудь нас узнает…

Меро стиснул руку Рены.

– Если они отправятся туда, то и я с ними! – отважно вызвался он. Шана испуганно расширила глаза. – Я очень хорошо знаю эльфийских лордов и их поместья. И о городах тоже кое‑что знаю. В конце концов, я всегда могу сойти за раба Лоррина. Я привык к этой роли.

Шана перевела взгляд на Лоррина. Тот кивнул.

– Значит, у тебя действительно есть какой‑то план, – медленно произнесла девушка. – Ты знаешь что‑то, чего мы не знаем…

– Да, одну мелочь, – согласился Лоррин. – И знаешь, Дирик, твой народ действительно мог бы поделиться со мной кое‑чем, что нам очень поможет. Украшениями, которые делают ваши женщины.

Дирик вопросительно приподнял бровь.

– Звучит все более и более загадочно, – сказал он. – Надеюсь, твой план не настолько сложен, чтобы быть невыполнимым?

Лоррин покачал головой.

– На самом деле ничего сложного тут нет. У эльфов есть одна древняя распря, которую уладить никак нельзя.

Это непреодолимая пропасть, которая лежит между могущественными и слабыми.

Теперь Рена поняла, к чему клонит ее брат. И зачем ему эти украшения.

– Разница между могущественными и слабыми состоит не столько в богатстве и владениях, сколько в магии! – выпалила она, не дожидаясь, пока Лоррин все объяснит. – Могущественные маги буквально держат в рабстве тех, у кого магия слабая. Нет, это даже хуже, чем рабство! Через эту пропасть никакой мост не перекинешь: слишком застарелые тут обиды, слишком тяжкие раны!

Меро кивнул.

– Пока могущественные лорды могут принуждать слабых к повиновению с помощью магии, эта пропасть со стороны незаметна. Так что не думаю, чтобы хоть кому‑то из сильных магов пришло в голову попытаться примириться с теми, кого они угнетают.

– Среди тех, кого угнетают, большинство – женщины, – добавил Лоррин.

– А что было бы, если бы вдруг магия перестала действовать на тех, у кого своей магии нет? Что, если бы среди этих несчастных внезапно распространилась мода на филигранные украшения? И что, если бы они обнаружили, что, пока эти украшения на них, магия на них не действует?

– А что, если эти вещи попадут в руки людей‑рабов? – вмешалась Шана, возбужденно сверкая глазами. – Как ты думаешь, Лоррин, слабые эльфы действительно восстанут против своих господ, если будут знать, что магия против них бессильна?

– Почему же только слабые? Подумай обо всех недовольных сыновьях, которым ничего не остается, как повиноваться воле отцов, даже без надежды на наследство! – заметил Кеман. – Они скучают, они умирают от безделья и тоски. Они устали выполнять дурацкие мелкие приказы, словно привилегированные рабы! Я был среди них, когда разыскивал тебя, Шана. Вспомни Дирана! И подумай о том, что, даже если Диран был худшим из эльфов, найдется еще добрая сотня таких, как лорд Тилар, которые почти так же жестоки к своим детям! Если бы эти молодые эльфы получили защиту от магии отцов, среди них набралось бы порядочное число таких, кто не ограничился бы простыми проказами!

– А пока лорды разбираются с восстанием своих вассалов, неповиновением жен и детей, с волшебниками они ничего сделать не смогут! – заключил Лоррин. – Вот это и есть мой план. Мы с Реной отправимся домой. Я пойду бродить по городам и выискивать обиженных вассалов и недовольных наследников. А Рена вернется к отцу, наплетет что‑нибудь насчет того, что я силой увез ее с собой, и снова войдет в круг знатных дам – но только теперь она станет носить эти украшения.