Вообще на свете так много печального…
На обратном пути домой Эльвис размышлял о том, как много печального на свете…
16
Подумать только — Эльвис стал шуметь на уроках. Чего-чего, а уж этого он сам от себя никак не ожидал.
Никто не шумит на уроках, один только Эльвис, хотя вначале и он тоже не шумел. Но вот он уже сколько дней ходит в школу — столько, что ему даже не под силу сосчитать, — и вдруг он всё стал делать наперекор учительнице. Он сам не знает почему. Просто как-то оно так получается.
И вовсе не потому, что учительница ему не нравится, и не для того, чтобы выставляться перед ребятами, — просто он не может удержаться.
Он совсем глупо себя ведёт: спорит с учительницей, пишет цифры, когда она велит писать буквы, читает не ту страницу, что надо, громко бормочет что-то, когда другие ребята поют песни, и всё такое в том же роде.
Он сам не понимает зачем. Потому что удовольствия от этого никакого — учительница ведь даже ничего не замечает. Она теперь совсем не обращает на него внимания. Не то что в самый первый день!
Тогда учительница смотрела на Эльвиса и говорила с ним. А потом — конец! Теперь она одинаково смотрит на всех ребят. И что бы ни придумал Эльвис — ей всё равно, eй нет до этого никакого дела. Ей и до самого Эльвиса нет никакого дела. Словно его и нет на свете.
Зачем же тогда она разрешила ему ходить в школу. Уж лучше бы сразу сказала, чтобы он не ходил, раз уж он теперь совсем перестала его замечать.
Сколько унылых, потерянных дней! На дворе дождь, каждый день льёт как из ведра, совсем нет солнца.
Аннароза на переменах всегда жмётся к девочкам. А захотят ли мальчишки дружить с Эльвисом, ещё неизвестно…
Эльвис не жалеет, что стал ходить в школу. Нисколько не жалеет. Он и дальше хочет туда ходить, хотя там заставляют подолгу смирно сидеть на месте, и там редко случается что-нибудь необычное, и все ребята одновременно делаю одно и то же. Ещё вот и пение — уж с этим нисколько не полегчало. Каждый день учительница велит своим ученика петь, и тут Эльвис безобразничает вовсю, но учительница и этого не замечает. Сколько ни старайся, всё напрасно!
Но вот как-то раз, когда Эльвис особенно рьяно проказничал и озорничал, так что даже сам изрядно устал, он вдруг столкнулся в коридоре с учительницей.
— Скажи, Эльвис, почему ты так скверно себя ведёшь? — спросила она.
Эльвис смутился и не знал, что ответить.
Но учительница повторила:
— Эльвис, почему ты себя так скверно ведёшь?
Учительница глядела на него строго, но не сердито, в её глазах не было даже укора. Просто она хотела понять, почему он себя так плохо ведёт, — как и сказала.
И Эльвис сказал, что он не привык день за днём смирно сидеть на одном месте и делать всё одно и то же.
— Но в школе так уж положено, — возразила учительница. И не она ведь это выдумала. А Эльвису было дано право самому решать, будет он ходить в школу или нет. И он прекрасно знал, какие в школе порядки. Может, передумал теперь? И больше не хочет учиться? Может, потому он так скверно себя ведёт?
Эльвис покачал головой. Нет, он хочет учиться.
— И безобразничать тоже? — спокойно спросила учительница.
Эльвис молчал…
— Наверно, есть и другой выход? — продолжала учительница. — Наверно, не обязательно делать всё лишь мне назло? Сам-то ты как думаешь?
Учительница всерьёз задала этот вопрос и хочет получить на него ответ. Эльвис понял это и сказал, что подумает.
— Не знаю, — сказал он. — Я должен подумать.
Учительница возразила: конечно, она понимает, что ему нужно подумать, но она уверена, что он найдёт выход из положения. |