- По крайней мере после Малигата.
- Он любил тебя в ту ночь?
- О-о, и делал это божественно!
- И со мной то же самое.
- Правда? Браво, крошка. Нам обеим выпала большая удача.
- Что здесь неожиданного?
- Потому что, должна тебе сказать, он ни на кого не смотрит, кроме сестры.
- Своей сестры? Он ее так сильно любит?
- До умопомрачения! Эммануэль задумалась:
- Значит... Он... Ты думаешь, что она его любовница?
- Что за вопрос! А ты этого не знала? Они и не делают никакого секрета из этого. Майкл и Абигайль, Абигайль и Майкл - это звучит, как Дафнис и Хлоя. Она разве тебе не рассказывала?
Эммануэль, совершенно потрясенная, ничего не ответила. Она только прошептала, как в полусне: "Они любовники...".
- И тебя это возмущает?
- Нет, нет...
- Вспомни, что говорят эксперты: "Кровосмешение укрепляет семейные узы и, следовательно, содействует преданности родине". - Ариана подмигнула, - Те, кто лежат рядом и встают рядом.
И Эммануэль неожиданно широко улыбнулась.
- Они торчат там уже два часа и смотрят на своих четвероногих друзей, - заметила Ариана чуть позже, - Тебе интересны все эти рысаки?
- Честно говоря, нет.
- Прекрасно! Почему бы вместо них не посмотреть на мужчин? Кто знает - там ведь тоже есть чистопородные особи.
- Потрясающая мысль. Увидимся попозже. Она отыскала мужа:
- Ничего, если я пойду прогуляюсь немного? Я перед последней скачкой вернусь.
- Отлично. Не найдешь нас здесь, ищи в баре. Она шла по зданию, отделявшему ипподром от теннисных кортов и бассейнов. Может быть, ее готовность к риску отражалась на ее лице: взгляды мужчин делались все определеннее. А может быть, это объяснялось тем, что свет сентябрьского солнца, бивший ей в спину, когда она шла длинным коридором, превращал ее чесучевое платье в совершенно прозрачное, и она двигалась под мужскими взглядами совсем нагишом.
Этот костюм Эммануэль считала достаточно скромным. Платье носилось застегнутым спереди на все пуговицы. Но, как всегда, Эммануэль верхние пуговицы расстегнула, и грудь ее выглядывала из выреза платья. К тому же, чтобы не мешать шагу, она как бы случайно приподняла подол платья. Встречные останавливались и никак не могли уверить себя, что им не померещился черный треугольник ничем не прикрытого холма Венеры, мелькнувший перед ними сию минуту... Эммануэль спокойно расстегнула еще несколько пуговиц от низа до пояса: теперь каждый шаг открывал взорам ее обнаженные ноги. "Мои ноги прекрасны, - пела она себе. - Моя грудь прекрасна. Все мое тело прекрасно. Я хочу полюбить кого-нибудь".
Она шла, обжигаемая взглядами встречных мужчин. Но прежде, чем они могли сообразить что-либо, она уже уходила дальше, и никто не мог ее догнать, никто не решался следовать за этим чудесным видением. Эммануэль хотелось петь. И она пела. Люди останавливались и смотрели на нее улыбаясь. Она двигалась подобно танцовщице и пела. Она пела:
- Я счастлива.
Я больше не буду страдать.
Возраст незнания кончился.
Я знаю теперь, что значит любить.
Я умею любить.
Она добралась до огромного паркинга, сплошь заставленного машинами всех цветов, форм, размеров. |