Я мысленно отмахнулся от инцидента — пока не доехал поздно вечером до окраин Мемфиса, где меня обогнала точно такая же машина с точно таким же парнем за рулём.

Вечером в отеле мне подали кофе в номер — а также бутылку родниковой воды для скотча; я запер дверь и заказал звонок мистеру Крампфу. Американские телефонистки чудесны — им сообщаешь только фамилию и адрес того, с кем хочешь поговорить, а они за тебя делают всё остальное. Крампф звучал пьяненько, но крайне дружелюбно; на заднем плане раздавалось много шума, что предполагало наличие гостей в доме, тоже пьяненьких. Я сообщил ему, что прибываю по расписанию, не упомянув о его собственном отходе от нашего первоначального плана.

— Так это ж просто роскошно! — проревел он. — Просто роскошно! — И повторил это ещё несколько раз, вот такой он у нас эмоциональный.

— Мистер Крампф, — сдержанно продолжал я, — похоже, у меня в дороге завёлся некий попутчик, если вы меня понимаете. Последняя модель, кабриолет «бьюик», цвета окиси кобальта, с нью-йоркскими номерами. У вас имеется какое-либо предположение…

Повисла долгая пауза — потом он смачно хмыкнул:

— Всё нормально, сынок, это как бы твой эскорт. Я б не хотел, чтобы кто-нибудь угнал этот мой старый добрый «роллс-и-ройс». — Я с облегчением закхекал, после чего он продолжил:

— Эй, только не давай ему понять, что мы его раскрыли, — делай вид, что его нету, а когда он сюда прибудет и скажет, что ты его не раскусил, я ему яйца отгрызу, а?

— Хорошо, мистер Крампф, — сказал я, — но не сильно отыгрывайтесь на нём, будьте любезны? То есть я довольно-таки готов к «ки вив»,  изволите ли видеть.

Он ещё раз смачно хмыкнул — или, возможно, рыгнул — и повесил трубку. Затем повесил трубку кто-то ещё. Может быть, просто-напросто гостиничная телефонистка, только вот звук был не совсем правильный. Потом повесил трубку я и тоже угостился отрыжкой, после чего лёг спать.

В ту ночь больше ничего не случилось, если не считать того, что я сильно беспокоился. Крампф заработал свои миллионы не стариковским пьянством; чтобы стать миллионером, потребны мозги, беспощадность и некий червячок в мозгу. У Крампфа всё это имелось, он был умнее меня — и гораздо зловреднее. Всё это было как-то не так. Кишки мои стонали и ворчали — им хотелось домой. Превыше прочего им не улыбалось участвовать в покушениях на умных миллионеров в их собственных домах. Я извёл себя окончательно и уснул.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Но ныне я очнулся, столь смущён,

Как будто поскользнулся и упал,

Расставшись с тем, чем был я до сих пор,

И уцепиться ни за что не смог, —

Я понял, что покинул этот мир,

Когда разверзлась бездна подо мной,

Средь нерождённых в будущих веках…

Стояло воскресенье, однако вы бы ни за что этого не подумали — судя по тому, что происходило, когда я добрался до Литтл-Рока, штат Арканзас. Имел место какой-то протест: как обычно, коротко стриженные парни в тёмно-синих джинсах без фанатизма мутузили длинноволосых парней в голубых джинсах; длинноволосые называли стриженых «свиньями», кидали в них камнями и прочим. Как всё это грустно. Сказал же сто лет назад один русский: эти люди верят, что они врачеватели общества, а на деле они всего лишь болезнь. Уличное движение намертво замерло, и через несколько машин передо мной я различил синий «бьюик», завязший в море длинных волос и цветущих бунтарских палок.

Я заглушил двигатель и задумался. Какого дьявола Крампфу понадобилось входить в такие расходы и хлопоты и через половину континента сопровождать автомашину, которую никому в здравом уме не придёт в голову красть? Причём сопровождать её таким причудливым манером? Отбросив в сторону сильную вероятность того, что он был сумасшедшим, я решил, что он, должно быть, рассказал кому-то о дополнительном куске холста, который должен был быть спрятан в машине — разумеется, это само по себе уже говорит, что у него не все дома — а теперь жалеет об этом.