В их компании считалось, что Мейбл — кокетка и «помешана на мальчиках». Со смутным любопытством подростки — все, кроме Энн, — смущенно хихикая, добрых пять минут не сводили глаз с дверей библиотеки.

«А со мной он пробыл там всего пять секунд!» — возмущалась про себя Энн.

Мейбл вышла из библиотеки, гордо откинув слегка растрепанную голову. Но, в отличие от Энн, она обладала житейской мудростью. Предупреждая насмешки, она воскликнула:

— Ах, как он меня целовал!

Смертный холод объял сердце Энн.

Но когда Адольф, в свою очередь, с гордым и надменным видом появился на пороге, она, как ни странно, не испытала особых мук, а, наоборот, неожиданно засмеялась. «Да он просто-напросто кот! Даже и ходит по — кошачьи!» — подумала она.

В эту минуту Энн разлюбила своего героя, и когда Адольф обратился к Мейбл с традиционной формулой: «Можно проводить тебя домой?» — она ничуть не огорчилась.

Ее провожал домой Бен. Он глупейшим образом спотыкался на каждом шагу и начинал каждую фразу со слов: «знаешь что» или «ну вот».

Заря давно погасла.

Дойдя до калитки Виккерсов, Бен жалобно промямлил:

— Знаешь что, Энни, почему у тебя нет дружка? У тебя еще никогда не было дружка. Ну вот, стала бы ты моей девушкой.

Бен до смерти удивился и смутился, когда Энн звонко чмокнула его в губы, но еще больше он удивился, когда, выпалив вслед за этим: «Ты хороший, Бен, но я никогда не буду ничьей девушкой!» — она бросилась в дом.

ГЛАВА IV

— Я ненавижу особняк этих Эвансов! Гам все блестит! Мне здесь больше нравится! — бушевала Энн, расставшись с Беном и очутившись в уютной, но старомодной коричневой гостиной Виккерсов… Толстый брюссельский ковер, картины Гофмана, изображающие Христа, старые университетские учебники, Вальтер Скотт, Диккенс, Вашингтон Ирвинг, серия «Английские писатели», «Книга джунглей», «Рождественская песня птички» и «Библейский указатель» Крудена, стеганый диван, разрисованная диванная подушка, отцовские шлепанцы с вышитыми инициалами в футляре на стене.

— Мне здесь нравится. Здесь спокойно! — сказала Энн и в изнеможении поплелась наверх, в свою комнату.

Она с презрением сбросила роскошный кисейный наряд. Однако аккуратность помешала Энн изорвать злосчастное платье или небрежным царственным жестом швырнуть его на пол. Тщательно расправив складки на юбке, приятно холодившей кончики пальцев, она повесила платье в шкаф.

Энн причесалась, разгладила наволочку на подушке, но спать не легла. Накинув коротенький макинтош (в 1906 году семейство Виккерсов халатов не признавало) и усевшись на жесткий стул с прямой спинкой, она принялась изучать свою комнату с таким пристальным вниманием, словно видела ее в первый раз.

Благодаря безукоризненной чистоте и порядку комната казалась гораздо больше, чем на самом деле. Энн терпеть не могла «всякий хлам». Туалетное зеркало не было обвешано связками засиженных мухами танцевальных программ с маленькими карандашиками; на стенах не красовались старые любительские снимки, запечатлевшие тот достопамятный пикник, и нигде не было видно ни единого флажка Йельского или Иллинойского университета.

Полка с книгами — Ганс Христиан Андерсен, «Дети подводного царства», «Легенды Древнего Рима», «Дэвид Копперфилд» (похищенный из собрания сочинений с нижнего этажа), «Поиски золотой девочки» Ле Гальена, материнская Библия, книга о пчелах, «Гамлет» и растрепанный, зачитанный «Ким».

Туалетный столик с разложенными в строгой симметрии гребешком, щеткой и крючком для застегивания ботинок. (Как многие безалаберные, склонные к авантюрам люди, Энн всегда и всюду расставляла свои вещи гораздо тщательнее, чем степенная и солидная публика, чей страх перед жизнью отлично сочетается с ленью и непреодолимым отвращением к заботам об устройстве жилья.