Взойдя на сцену, он вскинул руки, как бы утихомиривая неслышную овацию. Вуди отвалил месяц. Его примеру последовали старший инспектор и ее свита. С каждым подношением аплодисменты становились все более вялыми и все менее восторженными.
— Прекрасно, — молвила Нина, — у нас набралось ровно сорок восемь лет. Кто следующий?
Я наклонился к ней.
— Нина, у нас не телемарафон, нам необязательно набирать нужную сумму!
— Нет обязательно! — огрызнулась она таким яростным шепотом, какого я в жизни своей не слыхал. Я посмотрел на мистера Синклера, но тот, казалось, тоже оробел.
Никто не вызывался, и я уже начал подумывать, не собирается ли Нина заблокировать все входы и выходы, так что мы будем сидеть здесь до завтра. Но тут из задних рядов послышалось: «А, ладно, чего уж там!», и по центральному проходу к сцене двинулось спасение.
Мой отец.
Не передать, как я был ему благодарен. Ведь что ни говори, я причинил ему немало горя, и после всего этого мой папа приходит на выручку!
Нина протянула было ладонь для пожатия, но различив, что лицо моего папы лишено ожидаемого воодушевления, опустила руку.
Отец приступил прямиком к делу:
— Сколько вам не хватает?
— Два года.
— Получайте. Где расписаться?
Я подал ему контракт, показал, где заполнить и где ставить роспись.
— Спасибо, папа, — сказал я. — Огромное спасибо.
— Твоя тетя всех уже достала, — отозвался отец. — Оставалось одно из двух: либо выслушивать их с мамой пикировку, либо сбежать сюда.
Папа вытер пот со лба и подмахнул документ. После того как директор расписался за свидетеля, Нина сразу же выхватила бумагу, показала ее публике и провозгласила:
— Мистер Бонано подарил нам оставшиеся годы! Цель достигнута!
Толпа восторженно завопила и затопала ногами в предвкушении перехода на третью страницу.
Папа пожал руку Гуннару и собирался уже сойти с трибуны, как вдруг приостановился. Обернувшись ко мне, он снова вытер лоб. И тут я заметил, что он вспотел больше, чем кто-либо другой на сцене. Папа страшно побледнел — и свет софитов был здесь ни при чем.
— Папа?
Он отмахнулся:
— Все в порядке.
А потом потер грудь, сделал глубокий вдох... и вдруг упал на одно колено.
— Папа!
В следующее мгновение я оказался рядом с ним. Зрители заахали, их озабоченные восклицания мешались со стуком ледяного дождя по стеклу.
— Джо! — вскрикнула мама.
— Ничего, ничего, все хорошо...
Но тут он опустился на четвереньки.
— Мне только надо... пусть кто-нибудь поможет мне встать... — Однако вместо того чтобы подняться, папа повалился на пол и, задыхаясь, перевернулся на спину.
И при этом он продолжает уверять, что с ним все хорошо. Как же мне хотелось ему верить! «Ничего не происходит!» — твердил я себе, как будто если повторить это много раз, то так оно и будет.
В голове у меня все смешалось, и я перестал что-либо соображать. Окружающее превратилось в хаос бессвязных звуков и случайных образов. Время распалось на отдельные фрагменты.
Мама сидит рядом с папой и держит его за руку.
На сцене тетя Мона со своим дурацким манто. Ее отталкивает в сторону школьный охранник, утверждающий, будто умеет оказывать первую помощь — правда, вид у него не очень уверенный.
Миллион телефонов одновременно набирают 911.
— Все хорошо. Со мной все хорошо. О боже...
Гуннар стоит рядом с Кирстен, Кирстен стоит рядом со мной, а я просто стою и ничего не могу поделать. Никто из нас не может ничего поделать.
Охранник считает и делает папе массаж сердца.
Вся публика на ногах, как будто в зале снова собираются играть гимн. |