Результатом этого логичного, рационального хода может стать двойная смерть.

– Стивен… – сказал Джим.

Стивен отвернулся. Он знал – понимал разумом, – что одно уверенное слово может умерить тревогу капитана. Но это слово было бы ложью. Шаг, сейчас невозможный – бессмысленное утешение.

Джеймс Кирк перестал существовать для Стивена.

Спок ослаб. Он исчерпал свои ментальные и физические ресурсы, пытаясь примирить воспоминания Алой со знанием, приобретенным им самим в течение жизни. Стивен мог чувствовать щупальца смятения, переплетающиеся и свивающиеся, и увлекающие Спока в темноту, словно сеть с грузилами.

Стивен приставил кончики пальцев к вискам Спока, дал согласие на боль, скорбь, и смятение, и глубоко вдохнул.

Он позволил своему разуму проникнуть через слои разума Спока. Стивен считал, что способность к слиянию разумов возникла у его народа в те времена, когда он еще не отстранил всякое доверие эмоциям, в те времена, когда близкая эмоциональная связь была залогом выживания в сложных природных условиях. Его собственный опыт слияния разумов помог ему понять и пожалеть о том, что вулканцы отторгли.

Перед Стивеном предстали воспоминания, – воспоминания Алой, переданные Споку. Их сила изумила его. Не удивительно, что они оставили Спока в таком ошеломлении и смятении. Стивен подумал, что не знает, пережил ли бы он сам прямой контакт.

Крылатые люди существовали ради интенсивности опыта. Они замыслили и создали мир-корабль на основе технологий, далеко ушедших от электронных и механических возможностей Федерации. Для внешнего, поверхностного наблюдателя их работа выглядела таинственной, словно не была плодом технологий.

Они поняли это так хорошо, что думали об этом не чаще, чем о дыхании. Им не было нужды думать об этом. И таким образом они освободили себя, чтобы сконцентрироваться на жизни и развитии разума. Стивен заколебался, завороженный даже вторичным, переданным через другое существо, отражением реальности Алой. Философия и воображение, реминисценции и фантазии, поколения историй, пришедших от ее предков, от поэтов мира-корабля; физика и математика настолько эзотерические, что они становились неотличимы от философии и поэзии: и все это, выраженное языком летунов, языком, в котором ни единое слово нельзя было перевести (он не использовал слова), но который Стивен чувствовал, что понимает, – каждым атомом тела и всеми фибрами души.

Стивен испытал восторг полетов Алой в грозу, боль удара молнии в крыло, ужас тысячеметрового падения, – до того, как она снова смогла перейти в восторженный полет.

И, наконец, – очень глубоко, Стивен почувствовал любовь и скорбь, которые были так полновластны, которые завладели Споком и неотвратимо повлекли его в дикий центр мира-корабля, куда крылатые люди отправлялись, чтобы стать молчаливыми, и чтобы исцелить себя, – или умереть.

Спок вплотную приблизился к смерти.

Когда двое крылатых людей начинали любить друг друга, их любовь охватывала весь спектр значений мира. Алая и тот, кого она любила, – они любили друг друга именно так, и любили сильно. Когда он умер, ее любовь обратилась в скорбь.

Алая преодолела свою боль и одиночество в течение своего долгого пребывания в тишине. Но она не забыла их. Ей никогда бы и в голову не пришло попытаться забыть.

Бедный Спок, подумал Стивен. Вулканцы заявляют, что контролируют все свои эмоции для того, чтобы изничтожить гнев и насилие, как будто гнев труднее всего преодолеть. Но это до смешного легко по сравнению со скорбью, по сравнению с любовью. А Спок очертя голову бросился в самую сердцевину этих чувств.

Стивен позволил себе углубиться еще.