Под гул пропеллеров пошёл на взлёт первый из аэропланов, нас отвели на освободившееся место и выдали ранцы с уже уложенными парашютами, инвентарь, сухой паёк и фляжки с водой. Пока возился с ремнями, взмыл в чёрное небо второй самолёт и началась погрузка десанта в третий. В каждый помещалось по двадцать пять бойцов, и лётное поле начало понемногу пустеть; ещё и дирижабль от причальной мачты отстыковался.

Внезапно послышался лёгкий перестук коготков, я повернулся и обнаружил, что к месту посадки на аэростат спешит егерь, а за ним по пятам бежит стая то ли волков, то ли просто серых собак с глазами слишком уж насыщенного рыжего цвета; те будто светились изнутри. И ни поводков, ни намордников, но чешут за кинологом целеустремлённо, на окружающую суету, рёв моторов, автотранспорт и людей – ноль внимания.

– Зоопат! – шепнул кто-то поблизости, и бойцы начали возбуждённо переговариваться, а вот я их приподнятого настроения не разделял.

Тут ведь точно не банальный марш-бросок планируется, тут за полночь не вернёмся, в самом лучшем случае только к утру отстреляемся. И пусть на дежурство завтра не поставят, от учёбы-то никто не освободит! И от допроса – тоже.

Зараза…

Когда закончили подгонять снаряжение, лейтенант устроил короткую перекличку, больше походившую на распределение позывных.

– Я – Пономарь! – первым представился он.

– Хорь! – отозвалась следом Лизавета Наумовна.

– Алтын!

– Линь!

– Голыш!

Трёхкопеечная фамилия была у крепыша-егеря, последним подал голос наш снайпер, который точно был из новобранцев; выглядел он, по крайней мере, ничуть не старше меня.

Взлетел четвёртый аэроплан, на лётное поле выгнали последнюю из крылатых машин – заметно меньше остальных и с двойным хвостом-рамой. Именно этот самолёт забрал нас после той памятной перестрелки. На посадку в него погнали две группы по пять человек каждая: нашу и ещё одну, в составе которой я приметил Аркашу.

Ёлки! Ну что за невезение?! Вот бы его к нам, а урода трёхкопеечного в другую группу!

Но промолчал, конечно же, и вслед за остальными взобрался по приставной лесенке в кабину, уселся на лавку всё так же рядом с Лизаветой Хорь. Вторая пятёрка разместилась напротив, и сразу загудел мотор, аэроплан покатил вперёд, начиная разбег.

Командовал другой группой прапорщик с эмблемами специального дивизиона на шевронах и такой же странной винтовкой как у Пономаря, а пулемётчиком оказался ехавший вместе со мной в грузовике Дубок. Аркаша с важным видом придерживал коленями упёртый в пол прикладом карабин, ему выпала роль второго номера пулемётного расчёта. С краю сидели две барышни: крепкая коренастая связистка с круглым лицом и носом-кнопкой явно была из разряда тех дам, кому ничего не стоит на скаку коня остановить; снайпер на её фоне смотрелась сущей тростинкой.

Нас тряхнуло, аэроплан оторвался от земли и начал набирать высоту, почти сразу немного просел, и в животе неприятно засосало; даже покрепче вцепился в край лавки. Затем полёт выровнялся, заложило уши.

Я сглотнул и с интересом посмотрел на шеврон соседки: помимо угольника на том присутствовала ещё и вертикальная полоса; прежде такой комбинации видеть не доводилось. Немного поколебался, но всё же не утерпел и тихонько спросил:

– Лизавета Наумовна, а какое у вас звание?

Кабину заполнял размеренный шум, и никто посторонний вопроса не расслышал, а Лизавета столь же негромко пояснила:

– Кандидат-лейтенант. Присвоили по окончании института.

– Ого! Это всем так?

– Нет, военная кафедра только для медиков обязательна, у студентов она популярностью не пользуется. Обычно выпускникам унтер-офицерские звания полагаются.