Он явно разволновался.

— В каком университете, синьор?

Я вовремя вспомнил, что являюсь синьором Маурером из Локарно.

— В Цюрихском, профессор. — От меня не укрылось, что Залесхоффу явно не нравится этот поворот в разговоре.

— Вы физик, синьор?

— Нет, профессор, я инженер.

— Но, — настаивал он, — вы немного разбираетесь в математике?

— Да… — Внезапно я поймал взгляд Симоны. Она повернулась на стуле и пристально смотрела на меня. Ее темные глаза были широко раскрыты. Поначалу я не мог определить их выражение. Потом все понял и вздрогнул. Это был страх! Что-то в моих словах ее испугало. Очень странно. Сделав над собой усилие, я снова повернулся к ее отцу. — Разумеется, — смущенно пробормотал я, — это было очень давно.

— Да-да, конечно. — Казалось, он с трудом сдерживает волнение. Потом на его лице появилось удивленное выражение. — Я не помню, чтобы ту книгу переводили на немецкий. На английский — да. Но у немцев есть свой достойный учебник. Дайте-ка вспомнить, как фамилия…

— Я читал вашу книгу в оригинале.

— Действительно! Очень разумно с вашей стороны.

— На многих языках читать легче, чем разговаривать.

— Да, несомненно.

Пальцы старика нервно теребили пояс халата. Как будто он хотел что-то сказать, но не знал, с чего начать. Молчание меня смущало. Я избегал взгляда его дочери. Затем он снова заговорил, тщательно подбирая слова:

— Да, прошло много времени с тех пор, как я написал ту книгу. — Профессор нервно улыбнулся. — За двадцать лет появляются новые идеи. Человек не перестает учиться. Теперь я многое бы там изменил. Это очень странно, господин Маурер, когда люди думают, что через неделю, через месяц или через год придут к неоспоримым выводам. Ведь всегда найдется тот, кто их оспорит. Завтра наступит всего лишь следующий из длинной череды дней. Математик, имеющий дело с такими абстракциями, как нуль или квадратный корень из отрицательной величины, и настаивающий на существовании математической истины, — это недоступный пониманию парадокс. Да, я хотел бы переписать ту книгу.

— Позвольте заверить вас, профессор, что, с точки зрения студента, это в высшей степени достойный учебник. Его рекомендовали мне как лучшее пособие по данному предмету. Единственное, что можно было бы улучшить, — это качество бумаги, на котором напечатана книга, — слишком тонкая и прозрачная. Ваш учебник — стандарт, не требующий исправления.

Старик снисходительно улыбнулся.

— О, синьор, я не говорю об исправлении. Речь идет о том, чтобы написать заново. — Он посмотрел мне в глаза. — Эта книга, синьор, — с нажимом произнес он, — собрание самых фантастических нелепостей.

Я тоже улыбнулся. Возможно, на каких-то страницах там встречались опечатки. Или научная гиперболизация.

— В таком случае, профессор, вы единственный это заметили.

— Да, — серьезно согласился он. — Я единственный, кто заметил данный факт. И это открытие пришло ко мне любопытным образом…

— Отец!

В восклицании женщины слышались резкие, почти истерические нотки. Она встала и сурово посмотрела на нас. Я ничего не понимал.

— В чем дело, Симона? — раздраженно спросил старик.

Казалось, она с трудом сдерживается.

— Думаю, эти джентльмены очень устали. Пора оставить их в покое — пусть поспят.

— Глупости, Симона. — Профессор нахмурился. — Еще только начало одиннадцатого, и я уверен, что синьор Маурер заинтересовался.