Все это усугублялось тем, что распределение налогов внутри общины производилось столь же произвольно. Это влекло за собой повальное укрывательство доходов, ибо, прослыв зажиточным, можно было в одночасье разориться.

Во Франции того времени существовали так называемые «габелеры», соляные надсмотрщики. Их основной работой являлся поиск контрабандной соли. Соль, предназначенная для технических целей, таких, например, как засолка кожи, нередко преднамеренно отравлялась, чтобы потребители не воспользовались дешевым продуктом.

Также откупщики зачастую засоряли соль примесями, чтобы повысить доход. Потому контрабандной могла считаться даже просто соль хорошего качества. Таким образом, соляная монополия государства, что называется, вылезала боком для крестьян.

Отряды габелеров были поистине огромны и вездесущи. Ежегодно во французских тюрьмах содержалось не менее двух-трех тысяч нарушителей соляной монополии.

Весьма красноречиво письмо епископа Масильона, отправленное им в 1740 году из Клермона королевскому министру Флери. Вот что говорит епископ: «Народ в наших деревнях живет в чудовищной нищете, не имея ни постели, ни утвари. Большинству около полу года не хватает их единственной пищи — ячменного или овсяного хлеба, в котором они вынуждены отказывать себе и своим детям, чтобы иметь чем оплачивать налоги. Негры наших островов бесконечно более счастливы, так как за работу их кормят и одевают с женами и детьми, тогда как наши крестьяне, самые трудолюбивые во всем королевстве, при самом упорном труде не могут обеспечить хлебом себя и свои семьи и уплатить причитающиеся с них взносы. Если в этой провинции находятся интенданты, говорящие иным языком, это значит, что они пожертвовали истиной и своей совестью для презренной карьеры».

Тем не менее авторы «Истории Франции» утверждают, что дифференциация среди французских провинций была довольно значительной. Так, например, в Пикардии 4/5 крестьян не имели лошадей (но все же владели третью земли), а Фландрия или Лангедок считались куда более зажиточными.

Расслоение шло также и внутри деревни. Постепенно выделялась прослойка крепких, зажиточных фермеров, которые могли не только арендовать земли сеньоров или же покупать их, по иногда даже могли позволить себе осуществить перекупку земельного надела у временного владельца, как правило, буржуа.

И в то же время во французской деревне сущестовали безземельные батраки и огромная масса парцеллярных крестьян. Многим из них казалось, что существует немало способов укрепить свой бюджет.

Можно было заняться работой на так называемой «рассеянной мануфактуре», можно было стать рабочим-сезон-ииком в городе, можно было осесть на какой-нибудь местной бумажной мельнице, которые плодились по стране в связи с развитием книгопечатания.

Многие французские землевладельцы мечтали о перенесении во Францию английских аграрных порядков, однако, в условиях феодально-абсолютистского государства это было невозможно.

В то время как развитие капитализма в Англии сопровождалось отделением трудящихся масс от земли и созданием широкого рынка свободной рабочей силы, во Франции большинство крестьян являлось цензитариями, юридически свободными, но зависимыми от сеньоров по земельным и судебным отношениям, людьми.

Зависимость цензитария от сеньора-землевладельца была закреплена особым актом и, так как все документы о ку-иле-продаже земли хранились у сеньора, то при переходе цензивы из одних рук в другие, с крестьянина взималась пошлина, доходившая до двенадцатой и даже до шестой части стоимости участка.

Земельный ценз, выплачиваемый крестьянином, в течение всего срока пользования землей, был сравнительно легкой повинностью, но, тем не менее, существовали еще различные натуральные поборы. Наиболее тяжелым из них был шампар, хлебный оброк, размеры которого приближались иногда к четвертой или пятой части снятого урожая.