Купец мог быть комиссионером другого купца, который в своем месте играл такую же роль. Комиссия, дополненная кредитом, привлекала в Амстердам значительную массу товаров. Эти товары должны были послушно «отзываться» на поток кредита.

Во второй половине XVIII века, когда разладилась амстердамская перевалочная торговля, комиссионная торговля изменилась: так, она позволяла, если взять вымышленный пример, чтобы товар, закупленный в Бордо, шел прямо в Санкт-Петербург без остановки в Амстердаме, хотя этот последний город предоставлял финансовое сопровождение, без которого все было бы нелегким, если вообще возможным делом.

Такое изменение придало возросшее значение другой «ветви» нидерландской активности, так называемой акцептной торговле, которая зависела исключительно от финансов. В этой игре Амстердам оставался «кассой», а голландцы — «банкирами всей Европы».

И такая эволюция была нормальной, подчеркивает Фернан Бродель. «Монополию одного порта или одного перевалочного пункта в качестве узла торговой сети, — писал Чарлз П.Киндлбергер, -- трудно удержать. Такая монополия основана на риске и на капитале в такой же мере, как и на хорошей информации относительно имеющихся в распоряжении товаров и тех мест, где на них есть спрос. Но подобная информация быстро распространяется, и торговля на центральном рынке замещается прямыми торговыми связями между производителем и потребителем. И тогда у саржи Девоншира и рядовых сукон Лидса нет надобности в том, чтобы проходить транзитом через Амстердам, дабы быть отправленными в Португалию, Испанию или Германию; они будут туда посылаться напрямую.

В Голландии капитал остался в изобилии, но торговля клонилась к упадку с тенденцией трансформировать финансовую сторону обмена товарами в банковские услуги и инвестиции за границей».

Около 1766 года негоцианты, оптом скупавшие шелка Италии и Пьемонта, чтобы перепродавать их мануфактуристам Франции и Англии, с трудом обошлись бы без голландских кредитов. В самом деле, шелка, что они закупали в Италии «из первых рук», обязательно оплачивались наличными, и общий обычай заставлял негоциантов поставлять их мануфактуристам «в кредит примерно на два года» — то было действительно время перехода от сырья к готовому изделию и предложения его к продаже.

Итак, механизм голландских торговли и кредита функционировал через многочисленные перекрещивающиеся передвижения бесчисленных переводных векселей. Но он не мог вращаться только бумагой. Время от времени ему требовались наличные, чтобы снабжать ими балтийскую и дальневосточную торговлю, равно как и для того, чтобы наполнять в Голландии кассы купцов. В наличных деньгах Голландия, чей платежный баланс всегда был положительным, недостатка не испытывала.

В 1723 году Англия будто бы отправила в Голландию серебра и золота на 5666 тысяч фунтов стерлингов.

Иногда повседневные поступления приобретали характер события. «Поразительно видеть, -- писал 9 марта 1781 года неаполитанский консул в Гааге, — количество эмиссий, каковые производят в сю страну (Голландию), что из Германии, что из Франции. Из Германии прислали больше миллиона золотых соверенов (английская золотая монета, равная по стоимости фунту стерлингов), кои будут переплавлены для изготовления голландских дукатов; из Франции амстердамским торговым домам прислали 100 тысяч луидоров... Причина сей отправки в том, что денежный курс в настоящее время для сей страны (Голландии) выгоден».

В глазах ежедневного наблюдателя масса наличной монеты в Амстердаме стушевывалась за массой бумаги, отмечает Бродель. Но как только случайная неисправность приостанавливала движение дел, пристутствие этой наличности проявлялось незамедлительно.