По лицу Жеглова я видел, что он не хочет лишать Колю ощущения триумфа – Тараскин, прямо сказать, был не из самых удачливых в личном сыске, – но и дожидаться всего рассказа по порядку тоже терпения не имел, поэтому перебивал Колю короткими точными вопросами:

– Квартира отдельная, коммунальная?

На что Коля отвечал обстоятельно:

– Квартира коммунальная, помимо Задохиной имеется еще четверо соседей: Иволгины, Сергеевы…

– Соседи пользуются телефоном?

– В одну сторону…

– В смысле?

– Чтобы сами звонили, бабка разрешает. А номер давать, чтобы им звонили, категорически нет.

– Ага. Ясно. Дальше.

– Бабка живет в этой квартире всю жизнь, до революции служила в Расходовских номерах на Сретенке горничной. Последнее время – в разных столовых, сперва официанткой, потом судомойкой…

– Потеплее где, значит… – заметил Жеглов.

– Ага. В общественном питании… – не стал спорить Тараскин, хотя видно было, что он не разделяет иронии начальника, поскольку – то ли Жеглов забыл об этом, то ли церемониться не стал – жена Тараскина Вера тоже была официанткой, ввиду чего Тараскин постоянно был в курсе дел общественного питания, да и аппетит у него был всегда поменьше нашего. А Жеглов спросил:

– Родственники, знакомые какие у бабки?

– По домовой книге родственников у ней с тридцать девятого года не значится.

– А из других источников?

– Племянница к ней иногда наезжает. По сведениям соседей, проживает на Брянщине, в деревне то ли Новые, то ли Нижние Ляды. Зовут Нюша…

– Нюша? – заинтересовался Жеглов. – Нюша. Нюра. Анна. Что?

– Анна‑то Анна, да не та, по‑моему, – сказал рассудительно Тараскин. – Во‑первых, лет ей от тридцати пяти до сорока – старовата, значит; во‑вторых, криминалу за ней – что самогон в грелках резиновых привозит, а посерьезней ни‑ни.

– Понял. На бабку, Задохину эту самую, есть что?

– Компрматериалов – ни синь пороху. Тихо живет, ходит в церковь, приводов и судимостей не имеет. Питается, одевается по средствам получаемой пенсии…

– Так‑так‑так… – пробурчал Жеглов. – Ничего, значитца, за ней не маячит. Ну ладно, садись пиши справку. Да, а посетители к ней ходят какие?

Тараскин, доставая из ящика стола бумагу, сказал скучным голосом:

– Да какие у ней, ископаемой, посетители? Нема. И такой, как мы представляем, красульки вроде неизвестной нам подруги Фокса под кодовым названием «Аня», никто там сроду не видел…

Высунув от усердия кончик языка, Тараскин принялся выводить справку‑донесение, а Жеглов, наморщив лоб, похаживал из угла в угол, скрипел сапогами, думал. Я сказал ему:

– Хитер бобер этот Фокс. Его тут, я думаю, не зацепишь – двойная перестраховка. У меня в штрафроте был один уголовник, Синяев Федор, домушник по довоенной профессии. Я его потом подтянул несколько, сбил с него разгильдяйство…

– Внимание, случай из военной практики комроты Шарапова, – сказал, ехидно ухмыльнувшись по своей привычке, Жеглов.

Я, конечно, на него обижаться не стал – натура! И сказал:

– Он вообще‑то мужик основательный был, бережливый, у меня потом, после пролития крови, тылом заведовал… Да‑а… Он, значит, воровать любил из квартир, где хозяева в долгосрочной отлучке. Он мне рассказывал: ходит, бывало, ходит под окнами, днем и вечером… Днем занавески закрыты, вечером по нескольку дней свету нет.