– Гораздо более отталкивающий образ, чем рядовая военнопленная. Это также наносило ощутимый удар по репутации Карла. Кто станет поддерживать короля, пришедшего к власти при поддержке дьявола? Парижский университет искал повод, чтобы утвердить эту идею с того самого дня, как была снята осада Орлеана. С правовой точки зрения судилище было чистейшим фарсом. Игнорировались все случаи и доказательства, которые мешали обвинительному приговору. С Жанной обращались как с военнопленной, ее держали в тюремной камере со скованными ногами, но судили как вероотступницу.

– Прости, пожалуйста, я не понимаю, в чем здесь противоречие?

– Военнопленного, то есть светского узника, и вероотступника содержали по-разному. Ну или должны были содержать по-разному. Если Жанну считали вероотступницей, что расценивалось как тяжкий грех, то ее могли судить, как ты правильно сказала, за ересь и колдовство. И в таком случае ее должны были определить в монастырь и содержать в окружении женщин; ей также позволялось обратиться за поддержкой к папе. Жанне отказали в требовании передать ее дело на рассмотрение папы и Базельского собора. Ее хотели судить как вероотступницу и содержать как военнопленную, то есть в наиболее жестоких условиях.

– Хотели сломить ее волю и подвести дело к желаемому результату?

– Именно так. Жанне показывали орудия пыток и запугивали ее. Хотя один из палачей вышел и сказал, что не будет ее пытать. В ее камере постоянно находились мужчины и не спускали с нее глаз. Долго не могли сформулировать обвинение, а когда начался суд, ей не предоставили адвоката… я мог бы и дальше продолжать в таком же духе, но не вижу в этом смысла.

Действительно, мысли о несправедливости, санкционированной тамплиерами высшего ранга, вызывали у Саймона отвращение. «Это стиль тамплиеров, – напомнил он себе. – Порядок должен быть установлен. Карл, марионетка ассасинов, должен подчиниться». И этот стиль вызывал у Хэтэуэя чувство дискомфорта.

– Я не стану торопить тебя, пока ты сам не пожелаешь продолжить, – сказала Виктория.

Саймон на короткое мгновение задумался.

– Как историк, я должен воспользоваться предоставленной возможностью. И я чувствую, что обязан сделать это ради нее… и Габриэля. Я должен увидеть падение Жанны.

– Не делай этого ради науки, ради Габриэля и даже ради Жанны. Делай это для Саймона Хэтэуэя.

– Если я этого не увижу, – тихо сказал профессор, – то никогда себе не прощу.

– Тогда вперед.

31

Народу в часовню набилось больше, чем та могла вместить. Габриэль с большим трудом нашел местечко, откуда невысокая Флер могла хоть что-то видеть. По крайней мере, слышно все было хорошо.

Трибунал собрался внушительный – сорок человек, у всех степени не ниже доктора или бакалавра богословия или канонического права. Были и эксперты по гражданскому праву. Из разговоров в толпе Габриэль услышал, что один из них был знатоком как канонического права, так и гражданского. Однако судьями в собственном смысле слова – теми, кто в действительности принимал важные решения, – были только двое: епископ Пьер Кошон и Жан д’Эстиве, каноник Бове.

До Габриэля дошли слухи, что Жанну содержали в ужасных условиях – несколько месяцев она провела в железной клетке, размер которой не позволял пленнице разогнуться, прикованной короткими цепями к решетке за шею, руки и ноги, чтобы исключить возможность побега.

Недовольный ропот пробежал по толпе, слышались проклятия. Флер сжала рукой маленький мешочек, который раньше висел на шее Жанны и который она передала своей подруге в Мелене, когда голоса сообщили ей о скором пленении. Сейчас Флер, как раньше Жанна, не снимая, носила его на себе.