– Где идет бой? – выкрикнул Габриэль.

– На бульваре Сен-Лу! – громогласно крикнули в ответ. Это был Ла Гир, на его лице застыло привычное выражение досады. Габриэль не понимал, что на сей раз вызвало раздражение бывалого вояки: сама Жанна или то, что Орлеанский бастард не предупредил ее. Было ясно, что военачальники не ожидали от Жанны такого энтузиазма. – Не беспокойся, это не Фастольф. Его ты не пропустишь. Это показательная атака. Дюнуа решил, если мы возьмем этот небольшой бульвар малой кровью, это ослабит боевой дух англичан. Но они оказали нам неожиданно серьезное сопротивление.

Габриэль только подумал, но вслух не сказал: если пробная атака французов потерпит поражение, то англичане поднимут свой боевой дух, а французы впадут в отчаяние.

– Больше ничего не хочу слышать! – крикнула Жанна, встала в стременах и выхватила меч.

И Габриэль вновь забыл обо всем на свете, увидев, как меч ожил огнем в руках Жанны. Как такое возможно, что только несколько человек видят это – сияние меча Эдема и Жанны? Даже если они ничего не видят, то наверняка что-то чувствуют. Возбужденные горожане, с криками бегавшие по улице и не знавшие, куда приложить свой боевой порыв, словно замерли, завороженные, с открытыми ртами, – они услышали зов своего сердца. Она, Дева, была их спасительницей, они любили ее.

– Люди Орлеана! – крикнула Жанна. – Я говорила вам, что пришла снять осаду города, и вот наконец пришло время сделать это. Знайте, я лишь часть Божьего замысла. Вы, добрые люди Орлеана, показывали англичанам свою решимость и сопротивление. Но пришло время освободиться! Действуйте! Берите в руки оружие. Садитесь на коней и следуйте за мной!

Волоски на руках Саймона встали дыбом, и сердце оборвалось. Лицо Жанны сияло, как маяк в темноте, и, когда она пришпорила коня, за ней, ее братьями, Габриэлем, Ла Гиром последовала их собственная маленькая армия.

Возбужденный поток быстро понес их к Бургундским воротам, где они должны были повернуть на восток и дальше по дороге к бульвару Сен-Лу, но неожиданно поток попал в затор.

Им навстречу двигались первые жертвы сражения: кто-то едва волочил ноги, опираясь на товарищей, кого-то везли, перекинув через седло его собственной лошади, кого-то несли на носилках. Габриэль посмотрел вперед и увидел тела: кто-то бился в предсмертной агонии, кто-то лежал на земле зловеще неподвижно и тихо. Победные крики где-то там дерущихся здесь стирались стонами и криками раненых. Юноша уловил запах, который показался ему знакомым. Он вспомнил, как еще в Нанси ему часто приходилось проходить мимо лавки мясника, примыкавшей к скотобойне.

Это был запах крови.

Ла Гир зло заворчал.

– По большей части это англичане, – сказал он. – Не останавливайся, Дева, ты нужна на бульваре.

Но Жанна покачала головой и соскользнула с коня на землю.

– Нет, – сказала она, оглядываясь по сторонам. – Я нужна здесь.

Ла Гир перевел взгляд с Жанны на Габриэля, который тоже спешился, и кивнул.

– Возможно, ты права, – сказал он. – Оставайся здесь, но знай, что мы тебя ждем там.

– Я приеду, – ответила Жанна.

Она вышла за ворота, направилась к брошенным без внимания раненым и опустилась на колено перед первым, кто попался ей на пути.

Раненый лежал на спине. Его шлем кто-то снял, или он слетел во время боя, когда враг полоснул его мечом по лицу, но это была не самая страшная его рана. Под ним была лужа крови, хотя солдат был в доспехах. Жанна сняла перчатки и шлем и погладила окровавленный лоб солдата, избегая касаться раны.

– Мне жаль, мой враг, мой брат, что с тобой это случилось, – прошептала Жанна, и только сейчас Габриэль, пораженный от вида крови, увидел, что на раненом английская ливрея.