«А всё Бог… — неслось в его уме. — Кто бы мог ожидать такой перемены в судьбе атамана волжских разбойников? Князь… Чай, теперь на Москве каждый боярин выдал бы за него дочь свою с радостью. А Аксюша-то сама себя посватала. Поди ж ты, верна, значит, пословица: „Суженого конём не объедешь“. Только бы были счастливы!.. И будут, бог даст, будут!»

Иван Иванович кончил свой длинный рассказ. Несколько минут в горнице царило глубокое молчание. Рассказ, видимо, произвёл сильное впечатление, тем более что Иван Кольцо был краснобай и сумел наложить яркие краски как на описание царского приёма, так и на нарисованную им картину Москвы, её праздничное настроение и народный восторг.

— Благодарствуй, добрый молодец, — наконец сказала Ксения Яковлевна, — за рассказ твой дивный, тронул он моё сердце… Отъезжаешь ты скоро к князю Сибирскому?

— Завтра с восходом солнца, — отвечал Иван Кольцо.

— Поклон ему сердечный передай от меня, обручённой его невесты, да вот ещё пояс…

Она взяла из рук Домаши великолепный, вышитый разноцветным шёлком по алому бархату пояс.

Иван Иванович подошёл к ней, чтобы принять её подарок жениху.

— Скажи ему, что сама вышивала, его дожидаючи, ни одного стежка не сделано не моей рукой… Да скажи ещё, что с нетерпением жду его…

— Слушаю, Ксения Яковлевна, — отвечал Иван Иванович, принимая бережно пояс, — всё передам в точности… Наверное, как приеду я, и он вскорости в путь тронется. Задерживаться ему не из чего… Разве что не угомонились все нехристи…

Ксения Яковлевна не сказала ничего, встала и низко поклонилась Ивану Кольцу, показав этим, что беседа окончена. Иван Иванович тоже отвесил ей поясной поклон и вышел вместе с Семёном Иоаникиевичем.

На другой день с рассветом Иван Кольцо действительно выехал в путь, оставив одного из своих людей в качестве проводника для князя Болховского и Ивана Глухова со стрельцами.

Жизнь в хоромах Строгановых несколько изменилась ввиду того, что у них гостили царские посланцы.

Стрельцам отвели избы в новопостроенном посёлке, где жили ушедшие в поход Ермак и его люди.

Князю Болховскому и Ивану Глухову отведены были горницы нижнего этажа.

Каждый день шло праздничное столование, через край лились мёд, наливки и вина фряжские. Умел Строганов принять гостей, умел и потчевать.

У стрельцов от пирогов животы распухли, каждый день были сыты и пьяны по горло. Не житьё было им, а сплошная Масленица.

При такой жизни привольной, беззаботной время пролетало очень быстро. Не успели оглянуться, как снег уже стал сходить с полей, а на Чусовой льда и в помине не было.

Пришла весна. Надо было собираться в путь. Как ни гостеприимны были Строгановы, а тут торопить начали.

Ермак не приезжал.

Из этого Семён Иоаникиевич с племянниками заключили, что в Сибири не всё ладно, может быть, нужна помощь. Не послушаться их советов тоже было опасно. Они были у царя в случае. Отпишут, не ровен час, самому Ивану Васильевичу, что-де твои царские слуги вместо помощи Ермаку в «сибирском царстве» на наших вкусных хлебах животы нагуливают, — беда будет неминучая — смертью казнит грозный царь.

Так думали про себя князь Болховский и Иван Глухов и, проклиная мысленно и Строгановых, и Ермака, и «новое царство», стали собираться в путь. Строгановы их не удерживали.

Челны и струги были готовы, люди посажены и после отслуженного отцом Петром напутственного молебствия гости распрощались с гостеприимными и радушными хозяевами, снабдившими их в изобилии всякими припасами — снедью и вином. Помощь Ермаку Тимофеевичу двинулась в путь.

Эта помощь была нужна в действительности.

Иван Кольцо благополучно прибыл в Сибирь с радостными вестями о царском прощении и об истинно царской награде.