Обычная доза — 0,4 грамма, то есть две таблетки. При более высокой дозировке часто наблюдается побочное явление — расстройство психической деятельности». Соколов улыбнулся, подумал: «Прекрасно! Дадим социалистам двойную дозу. А тут что?» На другой облатке было напечатано: «Фалликулин — сильное слабительное средство. Действует неотразимо и быстро». Спросил:
— А зачем слабительное?
— Много денег от пятерки оставалось, а тут аптекарь советует: купи, дескать, всегда в хозяйстве от запора пригодится. Ну, я и взял, извиняйте, для поноса.
Соколов перекрестился:
— Господи прости, знать, счастье такое социалистам выпало! Сдачу, Егор, оставь себе, детям фиников купи. Эй, лакей, — окликнул пробегавшего мимо с подносом официанта, — скользи сюда! — Граф взял бокал, протянул засмущавшемуся кучеру: — Пей, пей, французское! Это тебе, Егор, не водку лакать, это напиток утонченный.
— Ох, хороша, спасибочки вам, Аполлинарий Николаевич, прямо в ноздрю шибает! — Ладонью вытер рот и бороду. — Сей квасок, однако, против казенной никак не устоит — силы в ём нет. Для чего такие капиталы за него платят, на трезвую голову не поймешь.
Хитрости буфетного мужика
Соколов отправился в буфет. За прилавком действовал широкий в плечах парень с круглым румяным лицом, густыми рыжеватыми баками и коротко, по последней моде, подстриженной бородкой. Буфетный мужик при виде Соколова расплылся в счастливой улыбке:
— Рад вас видеть, ваше сиятельство!
Соколов пророкотал:
— Ну, Семен, у тебя морда круглая стала! Сразу видно, что на паперти не стоишь, питаешься вовсе не сухой корочкой.
— Это точно, Аполлинарий Николаевич, живу отлично-с, грех Бога гневить. Чем прикажете угостить?
— Пока ничем! — Соколов просто, как об обыденном, сказал: — Я сейчас приду с четырьмя мужиками, будем пить шампанское из пивных кружек. Ты загодя высыпи снотворное и слабительное, на водке все раствори, а когда я их приведу, ты шампанского и дольешь. Понял?
Семен заробел:
— Ваше сиятельство, простите, рад бы, да рука не подымается. Ведь меня за такие порошки в Сибирь отправить могут. И кандалы еще нацепят.
— Ну, доктор Гааз, тюремный доктор, царствие небесное этому доброму человеку, на Немецком кладбище прах его с миром лежит, кандалы против прежних времен сделал совсем легкими да на прикрепах кожей мягкой обитой. Так что против старого времени таскать их стало много легче. Однако, Семен, ты не трусь, я тебя в обиду не дам. Ведь не яд подсыпаешь, а обычные лекарства. Желудки прочистят, проспятся — еще здоровее станут. И жаловаться на тебя не будут, а радоваться за себя станут. А чтобы тебе интерес в деле появился, возьми на память денежную награду. Бери, бери! Здесь двадцать рубликов — не шутка.
Семен решительно тряхнул рыжеватыми кудрями:
— Коли надо, сделаем все, как вы приказали, Аполлинарий Николаевич.
Соколов погрозил кулаком:
— Семен, ты кружки не перепутай, не сунь мне слабительного! Если чего, то я тебя… Ну, понял? Тогда точно тебя отправлю кандалами греметь, а на Сахалине тебе полголовы выбреют.
— Как можно, ваше сиятельство! Вручу, что положено.
— Ну, действуй! — И побежал наверх — приводить приговор в исполнение.
Брызги шампанского
Пока Соколов готовил для социалистов неприятность, Сипягину удалось изложить великому князю свою просьбу относительно поэта, который очень желал стать почетным академиком. К. Р. заверил:
— Я дам этому делу ход, и будем надеяться, что на ближайшей сессии Академии ваш поэт станет нашим почетным, так сказать, членом, — и улыбнулся. |