– Я серьезно, – дергает он плечом. – Заверю ее у нотариуса и проставлю апостиль.

– Знаю. – Делано беззаботно бросаю в рот пластинку чипсов.

– Остается лишь надеяться, что я не успею скончаться от разбитого сердца. – Мэл допивает пиво.

Я размышляю о Кэтлин и толпе девушек, что всюду за ним таскаются и готовы утешить в своих объятиях.

– О, думаю, ты переживешь.

ПРИМЕЧАНИЕ ОТ САЛФЕТКИ

Знаете, я не возлагаю высоких надежд на этот наспех написанный договор. Думаете, это мое первое родео? Ребят, я сделана из вторичного сырья.

Я много чего повидала и знаю, как это обычно бывает. Они подержат обещание несколько недель. Может, месяц, если действительно влюбились. Потом я стану мятой, вонючей, надорванной. Или меня найдет его мать и выкинет в мусор, браня на чем свет стоит своего безалаберного сыночка, который не сейчас, конечно, но к тому времени уже будет пялить другую девицу.

Я – жертва их спонтанного решения. Я могла бы скончаться красиво, уютно притулившись в мусорной корзине среди других салфеток, пластиковых бутылок и остатков еды, которые ленивые работники могли бы отскрести и выбросить в другое ведро.

И не в тему будет сказано, на слове «потери» пятно от кетчупа размером с горошину, и оно адски зудит.

Какая же чушь тут написана.

Мы подъезжаем к дублинскому аэропорту, и я закидываю на плечо рюкзак, достаю из багажника чемодан и настаиваю, чтобы Мэл не провожал. Он припарковался двойным рядом перед другой машиной.

– Ненавижу сцены из фильмов, где действие происходит в аэропорту. Они патологически безвкусные. Это не про нас, Мэл.

Я убираю волосы за уши и, уткнувшись носом в землю, хихикаю.

Дело в том, что я уже уничтожена. Если мы проведем вместе еще несколько душевных минут, я проплачу весь путь домой, а это очень щекотливая ситуация.

Мэл водит большим пальцем по моей нижней губе и улыбается.

– Счастливого пути.

– Спасибо. – Но продолжаю стоять как истукан. Жду… чего, хотелось бы знать?

Я не хочу уезжать. Не хочу тебя покидать.

Вспоминаю кое что важное. Расстегиваю чемодан и шарю в нем в поисках «Полароида». Найдя, вскакиваю и делаю наше совместное фото. Отдаю Мэлу.

– Нечестно, что у меня останутся все наши снимки, а у тебя ни одного.

– Это не так, – улыбаясь, поправляет меня он. – У меня останутся воспоминания.

– И наш договор. – Я сжимаю его плечо, но уже чувствую, как мы отдаляемся друг от друга. Словно мы опять незнакомы. – Он тоже у тебя остается.

Мэл закатывает глаза.

– Надеюсь, я не задрочу его до смерти в первую же неделю после твоего отъезда.

Я смеюсь и внимательно смотрю на салфетку, утешая себя тем, что она неодушевленный предмет, но смех у меня нерадостный.

Мэл обхватывает мое лицо ладонями и так крепко целует, что я теряю равновесие. Его сердце бьется быстро и гулко, словно вот вот вырвется из груди. «Возможно, – безнадежно думаю я, – это было бы к лучшему». Я хочу схватить его и забрать с собой туда, где Кэтлин не сможет до него добраться.

Мы медленно отодвигаемся друг от друга, словно наши тела склеены.

– Не будь с Кэтлин, – шепчу я, поднимая взгляд на его лицо. – Она тебя не уничтожит.

В голову приходит цитата Буковски: «Найди то, что любишь, и пусть оно убьет тебя». Думаю, именно это со мной и приключилось.

– Не буду. А ты не будь с туповатым пижоном с вареными яйцами. Ты рождена для величия, прин цесса.

– Не буду, – улыбаюсь я.

Мэл пальцем приподнимает мой подбородок, чтобы наши взгляды встретились, и произносит:

– Спроси меня еще раз.