— Волки расплодились, потому что на них охотиться было некому? — поинтересовался Олег. Князь покачал своей серебряной гривой:

— Да не плодились они больше обычного… Пришлые волки были. Украинские, белорусские, брянские… От войны бежали.

— От войны? — не поверил Олег. Князь кивнул:

— От войны… Когда люди друг друга за глотки берут — зверю лучше подальше забиться. Так вот.

— Князь, — Олег осторожно выкладывал на стол капсюли к патронам,

— Князь, а на войне… страшно?

Старик задумался. Покачал головой и медленно ответил, словно взвешивая каждое слово на этих самых аптекарских весах, стоящих перед ним: — Вспоминать про то — страшно. Думать перед боем страшно. Во сне видеть — хуже нет. А в самом бою редко у кого страх бывает. Словно не ты, а кто другой вместо тебя всё делает, ну а раз так — то и убьют другого… Вот так оно, — он вдруг улыбнулся и добавил: — А время прошло — так и вовсе разное смешное вспоминаться начало. Вот был случай… Начинался-то и вовсе не смешно, — Князь устроился удобнее. — После Курска дело было. Только-только вернулись мы. Трое суток вообще не спали. Осовели. Верка Кривощапова пошла по начальству докладывать — старшего нашего убили, она командовала — а мы в какой-то школе разместились. Падаем, на ходу засыпаем! Помню, значит — вошёл куда-то, лёг на что-то — и вроде как в колодезь упал. На войне недосып — главный враг. Нам в поощрение вроде как и дали-то выспаться — лучше любого ордена на тот час! Ну, просыпаюсь. Гляжу по сторонам — матерь божья!!! Лежу на столе. В головах у меня — знамя. А вокруг — цветы. Думаю тем часом: «Ну вот и всё, Антип, спета твоя песенка — то ж не иначе убили тебя и хоронят с почестями, как смертью храбрых… а душа, значит, из тела вылетела и на это любуется…» Голова-то со сна мутная. Не сразу разобрался, что спал я на столе в учительской комнате, знамя — школьное, а цветы туда со всей школы снесли из классов, чтоб поливать было удобнее! Тут как раз Сенька-то вошёл, говорит мне: «Ты чего это, дядя Антип, зелёный какой-то?!» А я ему сдуру: «Так ты что, Сень, тоже усоп?!» Еле разобрались…

Пока Олег хохотал, Князь, улыбаясь в усы, занимался гильзами. Отсмеявшись, мальчишка спросил удивлённо:

— Верка Кривощапова — это…

— Она, мать подружки твоей матери, — подтвердил Князь недосказанное. — Радистка наша, и по званию вторая после командира.

— Так ты, выходит, в спецназе служил?! — вспомнил Олег слова мамы, что тётя Вера служила в ГРУ. — Во прикол! Правда?!

— По-нынешнему — спецназ, — согласился Князь, — а тогда нас «спецы» называли. Верка-то меня туда и сосватала. Она-то ещё в начале войны ушла, по комсомольскому набору… А меня в 42-м взяли, я ведь и тогда немолодой был, за сорок! Ну и на сборном-то пункте офицер — тогда «командир» говорили — стал спрашивать: есть ли охотники, спортсмены по стрельбе, радисты хорошие, водители… Я возьми и сдуру вызовись — думаю, всю жизнь в лесу, лес мне и семья, и дом, и корм, может, и тут пригожусь по лесному делу? А получилось так, что едва сам себя не погубил.

— Почему? — удивился Олег.

— Потому, что был я перед тогдашней властью вроде как виноватый… Отец-то мой, брат твоего прадеда, у графа Михайловского лесником был. Дом этот ещё тогда построен. Жил хорошо, граф ему верил. Я и те времена помню, и графа самого — не маленький был, отцу лет с восьми в лесу помогал… Старый граф ещё до войны — первой войны — умер от сердца, а сын его был постарше меня года на три.