По пути нам пришлось расталкивать спешащих туда же поэтов. Видимо, им тоже захотелось зрелищ. И вправду, на моем веку тут только один раз была такая буча, и это было как раз тогда, когда Хаз получил в нос, а я в самый опасный момент тихо и мирно потерял сознание.

Наверху творилось чёрте что. Весь народ столпился в кучу. Пока мы пробирались через толпу, я успел услышать и крики «бей его», и задумчивые споры на тему «особенности ямба», и даже почему‑то всплывшее мое имя. Видимо, опять Хаз развлекается. Вообще‑то он доброй души человек, но уж очень быстро заводится и иногда не может совладать с нравом, впитанным еще с хуками и апперкотами, которые он получал в советской сборной по боксу с раннего детства.

Едва пробившись через толпу, мы увидели Хаза. Он с кем‑то горячо спорил на какую‑то, судя по всему, спортивную тему. Тему разговора можно было угадать легко, он что‑то усиленно объяснял кому‑то небольшого роста (даже по сравнению со мной, а уж про Хаза я вообще молчу), дополняя свои речи красивыми и быстрыми движениями профессионального спортсмена: хуками, апперкотами и другими рукомашествами. Народ наслаждался зрелищем и ждал продолжения. Мы втроем пробрались поближе и тоже принялись наблюдать за дальнейшим развитием событий.

– ... Ты не понимаешь, один удар профессионального боксера – и любой твой худенький мастер ушу не встанет.

– Прости, но кто сказал, что этот удар достигнет цели? – спокойно произнес тщедушный человек. Он стоял ко мне спиной и, к сожалению, я не видел его лица.

Интересно, он что, самоубийца?

– Прости, а кто сказал, что удар будет один? Их будет много, и уж один‑то достигнет цели, – горячо утверждал Хаз.

– Хм... Между прочим, есть еще ноги, которыми боксеры не пользуются. Достаточно одной подсечки – и все, мясная туша, именуемая боксером, сидит, пардон, на заднице.

Произнося это, он все‑таки повернулся ко мне лицом. Лицо у него было восточное, но с русскими чертами. От него прямо‑таки веяло спокойствием и уверенностью. На долю секунды я даже поверил, что достаточно одной подсечки, чтобы уронить тушу, именуемую боксером. Правда, всего на секунду.

– Это такая худенькая балерина‑то, – Хаз скептически смерил взглядом собеседника, – уронит профессионального боксера? А здоровья хватит?

– А при чем тут здоровье? Тут важно не здоровье, а умение. Если учесть, что искусство боя в Китае развивалось веками и охватило все техники ведения боя: от борьбы до владения холодным оружием, то ваш бокс по сути своей отделившаяся часть более сложной системы.

Хаз уже начал закипать.

– Не смеши меня, видел я ваше кунг‑фу, балет это в чистой форме!

Я на минуту отвлекся от спора, потому что услышал из разговора соседей, что они знают этого тщедушного, так спокойно спорящего с все больше распаляющимся Хазом.

– Простите, а кто это? – Я некультурно ткнул пальцем в сторону незнакомца.

– Ну да, – ответил один из людей, стоявших в первых рядах чуть левее нас. – Это местный учитель кунг‑фу, Чин, кажется. Он недавно открыл в нашем районе школу. Да, кстати, совсем недалеко отсюда, всего в нескольких кварталах.

– Понятно, а тут он что забыл? Кто же его мог пригласить‑то? Он что, поэт или писатель?

– Да нет вроде бы. Понятия не имею, кто его сюда пригласил.

От меня тут же отвернулись, потому что действия на «сцене» стали более активными. Видимо, спорщики пришли‑таки к какому‑то решению. И этим решением было разрешить спор показательным выступлением. Они разошлись, слегка раздвигая толпу для увеличения зоны «ринга». Хаз снял пиджак и кинул кому‑то из своих рабочих клуба. Китайцу же было некому вручить свой пиджак, он вопросительно посмотрел на ближайшего человека из толпы, и я кивнул ему в ответ.