Понимание и сочувствие пробуждается только тогда, когда нас самих изнасилуют, пырнут ножом… Но потом нельзя отмотать плёнку обратно. И вот теперь я тоже здесь, в подвале на улице Ленина. И меня бьют, увечат. И я не знаю, за что. И что им вообще от меня нужно, какой в этом смысл? И что это за организация, что вот так последовательно, планомерно, забирает по ночам обычных, мирных, граждан. Потом кромсают их на куски в подвалах?.. И — какая у них жизнь? Я думал о молодом человеке, который избивал меня ногами. Наверное, у него есть семья, дети. Друзья. Приходит он после работы, усталый. Руки болят, ноги болят. Но, скорее всего, настроение хорошее. Потому что смену отработал славненько. Обвиняемого допросил. Он во всём сознался. Поэтому можно прийти домой, расслабиться. Поиграть с детьми. И руками, которые уже отмыты от крови и уже ею не пахнут, погладить сына или дочку по голове. Потом в кровати грудь жены.
А она будет отвечать на его ласки. Подставляться под эти самые руки и ноги. Которые били и убивали. Муж на ответственной работе. Устаёт. Но — хорошо зарабатывает. Приносит каждый раз продуктовый паёк с колбасами, водками, даже с икрой. Квартира хорошая. Нервная, правда, работа, скрипит по ночам зубами и не всегда долг супружеский может до конца довести… А ещё они, наверное, встречаются с друзьями. Семьями. За столом выпивают, шутят, поднимают тосты. И друзья, наверное, тоже из Организации. Вряд ли они за столом разговаривают о работе. Работа — там всё — страшная тайна, всё засекречено. Хотя государственные тайны весьма простые. Не работа над научным открытием, с формулами, чертежами. А просто пошёл ночью с корешами, залез в чью-то квартиру, взял врагов народа из постели тёпленьких — и полдела сделано. Риска никакого. Только поиграть в предполагаемую опасность: стать возле дверей, затаиться с пистолетом, постучать… Потом отдубасить этого врага в подвале, выбить из него в чём-нибудь признание — и все дела. А государственная тайна — чтобы это как-то наружу не вылезло. Чтобы никто не узнал. Какое образование для этого нужно? Что нужно для этого заканчивать? Можно идти прямо с улицы, от станка. Тем более, если за станком ничего не получается. Интересно, есть ли у чекистов своё специальное ПТУ? ПТУ палачей? Теория, практические занятия… Вступительные экзамены — творческий конкурс. Не каждый же может. И, к примеру, всем поступающим дают по кошке… Я впадал в забытье. Уснуть было нельзя, когда раскалывалась голова, каждое движение причиняло боль, которая потом так и оставалась. А, при следующем движении, к ней присоединялась новая. Что-то где-то сломано, где-то отбито… Наверное, наступил новый день. Или — новая ночь. В подвале об этом можно только догадываться. В коридоре послышались шаги, звякнул замок, проскрежетал засов. Охраняют врага! Убежать же могу со сломанными костями! Охранника завалить и убежать. С нами, с тамбовскими волками, ухо нужно держать востро. Зашёл мордатый тюремщик из нижних органов. Приказал собираться. По коридору бдительно шёл сзади. Проводил меня опять в знакомый кабинет. Там за столиком уже сидел мой недавний знакомый в очёчках. С которым мы уже были повязаны кровью. Моей. Чего ему ещё от меня надо? Меня опять усадили на табуретку напротив. Опять — список фамилий. Сознайся, что вы все в заговоре. Подпиши. Не буду. Меня за волосы, лицом об стол. Зачем об стол? Я его тут же соплями и кровью испачкал. Потом — опять на пол. Отдохнул, видать, мой интеллигентик. Выспался, покушал. Со свежими силами решил, видимо, сегодня работу свою до конца довести. Начальство результата требует, а где он, результат? То, что я Сталина хотел убить, это и без моего признания уже давно было всем известно. А, интересно, сколько им времени дают на то, чтобы все нужные подписи в документы проставить? Есть ли какие нормы? Ну, например, сутки-двое на одного врага народа. Если удаётся за полдня, то, наверное, премия. Если кто-то из таких следователей больше других выбивает признаний, то ему, как стахановцу, грамоту дают, колбасу? Мой профи решил, видно, сегодня, вместе с моими показаниями, ещё и премию для себя выбить. |