|
Чуть что, и: — Это ты потому… И — хуже того, ещё унизительней: уже считая, что все мы уже изучены ими, нашими женщинами, от ногтей на ногах до волос на голове, они уже иногда так, снисходительно предлагают: — Прибей, — мол, — полочку, налью рюмочку… Это означает, что женщиной уже зафиксирована ваша прямая зависимость от тех нескольких капель алкоголя, с помощью которых она уже пытается вами управлять. И она знает, что и всё ваше хорошее настроение, и все песни — они оттуда — от предвкушения, от ожидания. У собаки Павлова при включении лампочки сразу слюна. А вот мы, мужчины, существа высокоорганизованные. У нас перед слюной ещё неясный трепет ожиданья, какой-то период приподнятого настроения, радости, эйфории. Ну, и — ладно. Пусть женщины думают о нас, истолковывают наше поведение, как хотят. У нас на них за это своя точка зрения. Но я вернусь опять к тому, с чего начал. Я — против наркомании. Она тупо, бездумно загоняет в могилу всех подряд. И нету у наркомании ни трогательных историй о взаимоотношениях полов, ни смешных историй, которые — тут, как ни крути, и близки всем и всем понятны. Я — за алкоголизм. Чтобы пить всю жизнь и от этого поднималось настроение, чтобы вокруг собирались друзья. Чтобы пить хорошие вина, узнавать по запаху хороший коньяк. Я — за пьянство, как у Энтина, у Шаинского. Хочу, как и они, прожить долгую, красивую, жизнь. Но почему-то государство, в котором я живу — против. Оно не даёт своему населению, в основном, пьющему, продукта качественного. И этому, в основном, пьющему, населению, вливаются в глотки суррогаты, всякая ядовитая дрянь. Этому населению не дают выйти из гибельного пике. Ничего не сделаешь запретами. И вряд ли поможет «Абрау-Дюрсо», если его расставить ящиками в каждой деревне. Люди отучились петь песни перед застольями, красиво, полноценно работать. Они просто пьют. Случайные попутчицы в поезде рассказывали однажды про русскую глубинку. Где вся деревня спилась. И покойников уже хоронили в целлофановых мешках. Потому что на гробы денег не было. Но какие-то копейки ещё всегда находились на самогон… И это происходит сегодня. Сейчас. Я, наверное, тут как-то неправильно написал. Взялся шутить, а вышло что-то совсем наоборот. В тот день мы доехали до Актюбинска. У Павлика на столе стояли бутылки с молдавским вином. Конечно, пили. Может быть, даже, получилось лишнего. Но вечер получился прекрасным. Алкоголизм? Да, нет же, конечно! Ничем он не лучше наркомании. Это болезнь. Страшная. Почти не излечимая. И во многом — это болезнь нашего государства. А я… Я надеюсь сохранить себя в тех рамках, в которых проживает уважаемый мной Шаинский. Хотя супруга и считает, что мой случай уже достаточно запущен…
Где ещё продают родину?
«Тот, кто носит „Адидаст“, скоро Родину продаст». (Народ). У меня сложилось впечатление, что Родину у нас стали продавать аккурат с 17-го года. До этого ленины, тургеневы и прочие россияне свободно границу страны пересекали, за границей жили. Случалось, даже и оставались там до самой смерти, но бдительная российская общественность как-то никак не фиксировала за ними факт купли-продажи Родины. То, что Родина — понятие, которое можно конвертировать в какие-то иноземные ценности, пришло к нам вместе с перспективами построения в отдельно нашей взятой стране самого счастливого общества. Естественно, если вдруг так повезло, если загородились колючей проволокой и построили себе рай, то почему его потом, драгоценность такую, не продать? Вот живут где-нибудь аборигены в Танзании, Намибии, Мали — но не всегда чувствуют себя там уютно. И — бегут в Европу. Из Туркмении бегут. Из Турции. Но — то ли информации об этом не дают ходу, но нет нигде сообщений о том, что, к примеру, десять албанцев продали Родину и переехали жить в Германию. Или — мексиканцы. |
