Лора ничего не знала о  нашей теневой кокаиновой деятельности  и обычно с презрением повторяла:

- Ты просто латентный гомик, Висенте. И наверняка уже положил глаз на моего бой-френда. В ваши байки о крепкой мужской дружбе я  не верю.

Это фраза повергла меня в холодный пот - и правда, почему я вдруг стал слышать от кокса музыку голубого гения Петра Ильича, вместо обычного Сухово-Кобылина, ой прости господи - Римского-Корсакого?

Плохой знак. Кокаин и старика Зигги однажды подвел - весь психоанализ упоротый Фрёйд свел к достоевскому вопросу Гамлета - "пидор ли я или право имею"

Мозг устает от кокаинового овердрайва, начинается плавный отрыв от реальности. А как тут сбавить обороты - в следующие пять дней придется махнуть в домой и обратно за рулем. Двадцать два часа в один конец.

Я прошу Лору рассказать мне о жизни в Никарагуа. Лора училась на медсестру в универе Манагуа. В серой части Маями - среди выходцев из  Латинских Америк - сотни медсестер, фельдшеров и ветеринаров. Некоторые - с советскими дипломами (на титульной странице -- Знак Качества). А Валуа учится в городском колледже на провизора. Проблема  одна - найти в Маями постоянную хорошую работу крайне сложно. Если бы в Маями было много работы - туда давно бы вся Америка и переехала.

Мне нравилось смотреть на тяжелые тити Лоры, представлять возможную форму ее сосков и слушать рассказы об экзотических городах с почти русскими названиями - Гранада, Манагуа, Берег Москитов. Она показывала мне никарагуанские карбованцы - кордобы.  На кордобах были изображены снятые в разные моменты карьеры певцы из поп-группы "Отпетые мошенники". Именно отпетым мошенником и нужно заделаться, чтобы твой портрет при жизни напечатали на кордобах.

***

Каждое утро по пути на шоу Тарас заруливает в кофеюшник Старбак. Он уже знает, что кофе я пить не стану, - ну какой, к черту, тут кофе. Я прошу его поставить машину в дальний угол парковки - лицом к большой урне. Не эстетично, но зато можно тут же опустить козырек, на обратной стороне которого есть зеркало, и внести в нос первые ранние горки утреннего продукта. Гутен морген, Маями, их либе в дых. И еще разок - дых.

Тарасу проснуться сложнее - надо постоять в очереди, а потом объяснять какой навороченный кофе включит в рабочий режим и его. Алмон Лечо Ванила Латте Пор Фавор. Так что я еще минут десять таращусь на урну, слушая, нежные переливы порошковой версии Чайковского. Урна - это декорация на сцене ежедневной пантомимы.

К урне подкатывает на велике седой негр лет шестидесяти в старинном синем  камзоле и прической лицеиста Дельвига. Как можно носить тёплый камзол в Маями? Если  на него шаловливо пришлепнуть медвежий логотип Москва-80, то он вполне сошел бы за нормального питерского или московского бомжуа, у которого от лесной воды и раннего цирроза слегка потемнели кожные покровы.

Дельвиг ловко подтягивает правый рукав камзола и начинает сосредоточенно шурудить в гигантской урне.

Я уже изучил его вкус - он ищет большой стакан, который в старбаке называют "венти". Как опытный лаборант с предосторожностью несущий взрывоопасную смесь, старец вытягивает стакан и ставит его на скамью. Потом, взглядом главрежа на генеральной репетиции, нигар сравнивает огрызки от найденных бутербродов и пончиков, и не спеша, как английский лорд приступает к завтраку.

Разные мысли посещают меня во время утреннего ритуала. Я представляю, как старик покатит после завтрака на пляж и просидит там, вместе с чайками до обеда, слушая бриз и сканируя линию горизонта выцветшими, слезящимися глазами.

Иногда я воображаю, как он покрикивает срывающимся голосом на других бомжей, посягающих на его персональную урну изобилия  у старбака. А сегодня вдруг представил, как проделывал бы процедуру поиска в потребительской корзине я сам - оставшись в одиночестве на старости лет и не заслуживший пенсии ни от одного государства мира.