Минут на пять в вагоне-ресторане воцарилась гробовая тишина. Только торопливыми толчками стучали колеса и ветер размазывал по темным окнам снежную заметь. На всех нашел зверский аппетит, только звенькали вилки по тарелкам. Лица у отца Мирослава и у Алексеева были бледными. У попа на щеках и носу проступили прожилки, у Алексеева лоб и щеки серели, как оберточная бумага.

— Сколько лет вы не были дома? — спросил Скифа поп, почти не шевеля губами.

— Я с десяток, а Засечный и того больше.

— А я пять, — печально добавил Алексеев.

— Меня не предупредили об этом, — покачал головой Мирослав.

Скиф исподлобья вглядывался в голубые прозрачные глаза попа, казалось, такие простые и доверчивые.

— Кто предупреждал? Тебе нас передали те хохлы из Львова?

— Не знаю я никаких хохлов, только послушайте меня: нам не проснуться завтра живыми, если вы не смирите свою неуемную гордыню. Теперь ни одного слова, ни одного движения без моего благословения… Вот ты, воитель славы, — сказал он Скифу еле слышно, — верни врагам оружие. Можно без патронов. Пригласи верховода к нам за стол. Разговаривать с ним буду я. Вы ж не сводите с них глаз и, ради бога, молчите, заклинаю вас.

За столом противника тоже шушукались так, что от натужного шепота бритые загривки вспотели. Медсестра вынула из своего саквояжа набор для инъекции, подготовила шприц и ввела белобрысому Тото, вероятно, наркотик.

— А мне ширнуться за баксы можно, Нинк, а Нинк? — с готовностью засучил левый рукав Хряк.

— Ты меня охраняй как следует. Когда выгоню, тогда хоть до отруба заширяйся, — оборвал его разомлевший под кайфом Тото.

На переговоры согласились охотно. Белобрысый Тото снял с головы мокрое полотенце, осторожно присел напротив попа и демонстративно приложился к ручке батюшки. Тот осенил его крестом. Охранники с медсестрой и команда Скифа стали каждый по свою сторону у стола. Засечный молча протянул им назад два трофейных пистолета и автомат с игрушечным стволом.

Поп постучал костяшками пальцев по столу и приступил к переговорам. Никто из соседей по столу не узнал бы в нем сейчас того, с кем они только что разговаривали.

— Я Мирек з Лодзи. Меня знают в Москве. Еду говорить с московскими на темат коридору Бжест — Варшава — Вроцлав. Те трое зо мной. Нас в Солнцеве встречают. Чы то ест непоразуменне? Выпили трошечке, пошутили и… забыли. Так?

Белобрысый Тото долго-долго раздумывал, даже желтые пушинки слиплись на лбу. Отдуваясь с натуги, он полез в карман за телефоном.

— Говори номер того, кто встретит.

Поп назвал цифры наугад, как подметил Скиф. Тото долго тыкал своими сардельками в телефонные кнопки.

— Спят ваши кореша…

Он натужно засопел и неуверенно оглянулся на своих дружков. Те молчали, причем один из них зажимал рот девке, которая вертелась ужом, чтобы вырваться из его лап.

— Ладно, — протянул Тото короткопалую руку Скифу. — Завтра скорешимся.

Но все же еще раз с лицемерным почтением приложился к ручке отца Мирослава. Тот на сей раз не стал его благословлять. Девка вырвалась из объятий Хряка и завизжала на весь салон:

— Тотоша!!! Ты мужикам руки целуешь и мудями перед ними трясешь, как наш голубой босс Сима? Кукареку! — Она взмахнула руками, как птица крыльями, закружилась по салону. — Ку-ка-ре-ку!!!

Белобрысый наотмашь хлестнул ее ладонью по щеке:

— Заткнись, кошелка! А вы что пялитесь? — обернулся он к охранникам. — Сказано дебилам — инцидент исчерпан…

Засечный отомкнул обе двери в тамбур.