Половцы обрушились на городище, словно стая голодных волков, и было их не тысяча, как думалось изначально погостному боярину, а гораздо больше. Степные добровольцы "упали на хвост" кошевому князьку целыми бандами, можно сказать, образовали нехилый отряд наемников. В первый же день сначала пограбили посад, после сожгли его дотла. Безуспешно прошерстив округу, на второй день полезли штурмовать забрало. Первый приступ был самым неукротимым, нахальным и кровавым. Тьма стрел выпущенных по защитникам крепости собрала богатый урожай погибших славян. Сотни арканов взметнулись на частокол городища, по лестницам наверх полезли самые сильные и ловкие смельчаки, пытаясь проделать коридоры в людском муравейнике. В дубовые ворота забухали удары бревна. То в одном, то в другом месте за стенами возникали пожары. Шум сечи, криков, стонов, гортанного языка инородцев был слышен, казалось по всей округе.

Нападавшие, добре получив по зубам, откатились на безопасное расстояние от стен. Половецкий князь решил перенацелить, перераспределить свои силы, а между делом, дать воинам возможность передохнуть, зализать полученные в первой схватке раны. Когда от стен схлынула темная масса одетых в шкуры и кожу, чужаков, защитники увидели кучи трупов врагов, оставшихся под стенами. В самом городище дела обстояли ненамного лучше, чем у половцев. Там, где напор был особенно силен, деревянные доски помостов пропитались кровью настолько, что по ним было скользко передвигаться. Стороннему наблюдателю, если бы он попал туда после боя, могло показаться, что там поработала гигантская мясорубка. Обрубки конечностей, отделенные от тела головы, просто трупы, с ног до головы испачканные кровью, заполонили все пространство на помостах и под ними. Стонавших раненых сносили подальше от таких мест, стаскивали на подворья. Между делом, бабы и детвора гасили пожары.

Потерявший в дикой сутолоке боя Богдана, Лиходеев послав Вторушу проверить как там Ладослава и Илья, лишь напившись воды, пошел на его розыски. В голове шумело после полученного по шлему удара. В плетении кольчуги, сразу в трех местах застряли наконечники стрел, а подклад пропитался его же кровью. Помятое тело ломило. Лихой невесело порадовался за то, что в этой реальности он не был никаким начальником и отвечал лишь за пятерых человек. И угораздило же их попасть сюда в самый неподходящий момент!

Перебираясь через завалы тел и вглядываясь в бледные лица погибших и раненых, он после схлынувшей горячки боя бездумно искал товарища. Задавать, кому-либо вопросы было бесполезно. Слышались распоряжения и команды людей начальствующих, где-то неподалеку голосили бабы, плакали дети. Вполне возможно, где-то рядом находился и Богдан. Хоть криком зови! Может, откликнется? С досады плюнул.

— Богда-ан! Богда-ан, если жив, подай голос!, — громко позвал ростовчанина.

Со двора вышла женщина, понева которой, была обильно испачкана кровью. Присмотрелась, кто мог кричать. Вперила взгляд в Егора, видно определив, что звал именно он. Окликнула:

— Вой, ходь сюда! Тут он.

Своего напарника по катакомбам нашел во дворе, среди доброго десятка других раненых и увечных. Богдан почувствовав, что над ним кто-то склонился, открыл глаза.