Наверху у каждой лестницы сгруппировались подразделения. Приемка осуществлялась следующим образом: основной, орудуя длинной пикой, сталкивал напиравших врагов, двое по бокам, защищали щитами его и себя от стрел, остальной контингент работал на подхвате, где стрельнуть, где уколоть, а то и срубить. Так и отбивались.

На сей раз напор был гораздо сильней, чем прошлые. Дикие остервенело цеплялись за каждую пядь стены, в одном месте смяли оборону, и в заборолу полезла масса неприятеля одетого в кожу и шкуры, расширяя проход, освобождая место у других лестниц. Торжествующие вопли, крики, и стоны поверженных, оповестили о том, что враг прорвался не по-детски. Сутолока боя, кровь, смешение бойцов в тесноте проходов, дикий ор. Рядом с Лихим, стоял спина к спине Вторуша . Он, как медведь-шатун напоровшийся на стаю волков, кромсал их топором, отбрасывал в стороны, крутился на месте уходя от ударов.

— Гыть!

— А-а-а!

Очередной дикий, выброшенный крепкой рукой ростовчанина, слетел со стены вниз, аки орел бескрылый. Помимо анархистов, на стенах появились половцы, повыползали, словно тараканы со щелей на стол с крошками, использовали свое численное превосходство и усталость защитников погоста от непрерывно длящихся атак.

— Не сдюжим, батька!, — проскрипел боец, сказывался возраст.

— Рабо-ота-ай, старый!

Лиходеев чувствовал, как одеревенели от кровавой работы мышцы рук, а пот заливает глаза. Щит ему разбили, и вместо него приходилось использовать боевой нож, да и то, не в полную силу — мякоть бицепса левой руки продырявила через кольчужную рубаху вражья стрела. Шелом потерялся, а войлочный подшлемник, спасший череп от удара палицей, пропитался кровью. Хотелось переметнуться в ипостась волка и грызть, грызть вражин. Но что скажут люди? Егор видел, что Вторуша задыхается, пропустил пару ударов и теперь ронял на доски помоста и свою кровь. Одышка, что поделать, старость брала свое. Но его голос был еще слышен:

— Гыть!

И сыпятся, как из рога изобилия новые удары старого бойца.

— Ворота пали-и!

Душераздирающий вопль снизу, со стороны ворот, казалось, перекрыл шум битвы на стенах, заставил всего лишь на миг отвлечься от жестокой схватки.

«Песец!, — пронеслась мысль в мозгу. — Недолго музыка играла, не долго…»

Вторуша не успел полностью прикрыть молодого, так лихо руководившего защитой стены, от действий и речей которого веяло отголосками молодости и службы. Он успел лишь отвести направленное в грудь Лихому копье, а вот под удары сабель пришлось подставить собственное тело.

— Пе-ру-ун! Встречай!

Зов сварожича, в смертный час, сорвавшийся с губ, прервался коротким стоном.

— Вторуша!

Лиходеев увидел в беснующейся толпе давки неподалеку от себя Лиса. Лицо грязное, длинные потные локоны волос прилипли к коже лица и головы, разорванная одежда и кольчуга забрызганы кровью. Увидел и то, как вдоль стены, по-видимому, овладев наглухо заваленными изнутри землей воротами, рвут ненадежный и малочисленный заслон кочевники, как они бросаются занимать ближайшие подворья и дома, круша и убивая всех и вся на своем пути. Это был конец! Теперь это была просто бойня, смысла держать оборону стены, никакого.

— Все кто жив, вниз!, — отдал он свой последний приказ, сам спрыгнул с помоста на землю.

В одно мгновение заслон смяли. Смяли так быстро, что защитники на верхней площадке стены, те, кто откликнулись на приказ своего командира, спрыгивали с заборола практически на головы атакующим половцам и охваченным паникой своим, оказали весьма слабое сопротивление. Большая часть воинства легла на месте, усеяв путь продвижения врагов телами, своими и противника, выше, чем на пару саженей. Натиск неприятеля был ярым, а после того, как опрокинули и приступили к уничтожению последнего островка сопротивления, просто убийственным.